Петр Краснов - Мантык, охотник на львов
Высокій стройный баламбарасъ съ темношоколаднымъ лицомъ съ тонкими чертами, при ружьѣ и саблѣ, указалъ Колѣ ѣхать не къ главному, круглому зданію, гдѣ его судили, Это былъ малый дворецъ, гдѣ когда-то жила царица Таиту. Суровая, солдатская простота убранства поразила Колю. Простая, некрашенная деревянная лѣстница вела наверхъ. Каменныя стѣны были побѣлены известкой. По нимъ висѣли желтыя шкуры львовъ. Конвой остался внизу. Колю передали въ распоряженіе босого старика, закутаннаго въ бѣлую съ красной полосою шаму.
Старикъ провелъ Колю въ большую прямоугольную, въ два свѣта залу съ деревянными полами. По сторонамъ ея въ безпорядкѣ стояли разныя вещи европейскаго издѣлія. Трехколесный большой велосипедъ съ громаднымъ переднимъ колесомъ — такіе велосипеды Коля видѣлъ только на старыхъ картинкахъ, большой запыленный земной глобусъ, мѣдная подзорная труба на треногѣ, домашній кинематографъ, волшебный фонарь, модель паровоза, колекція минераловъ въ дубовомъ ящикѣ, книги въ пестрыхъ красивыхъ переплетахъ, большія фотографіи — все когда то подаренное пріѣзжими европейцами, посольствами и частными людьми, было составлено здѣсь и пылилось, ненужное, какъ игрушки у выросшихъ дѣтей.
Старикъ просилъ обождать здѣсь Колю и самъ остался съ нимъ.» Онъ говорилъ по русски.
— Вотъ, — сказалъ онъ, — дарили… Особенно много дарили покойному негусу Менелику И. Да что! Не дѣти мы, чтобы въ эти игрушки играть… Такъ… пылятся… Одинъ вашъ негусъ, Джонъ-Хой Николай II зналъ, что подарить, и дарилъ не то, что ему доставляло удовольствіе подарить, а то, что было нужно подарить и что такъ радовало нашего негуса. Отъ того то такъ крѣпко всѣ мы, абиссинцы, любимъ васъ — москововъ. Вотъ и тебя негусъ не пожелалъ отпустить, не повидавшись съ тобою въ прощальной аудіенціи.
— Что же дарили Русскіе государи негусу?
— Наше знакомство съ Россіей началось случайно. Къ намъ пріѣхалъ русскій — Леонтьевъ. Время было тяжелое. Война надвигалась на Абиссинію. Никогда мы не воевали съ европейцами и боялись ихъ. Это было еще тогда, когда у васъ былъ императоромъ Александръ III. Леонтьевъ подарилъ негусу Менелику II мудрые совѣты, онъ помогъ нашей побѣдѣ надъ итальянцами подъ Адуей, онъ научилъ насъ стрѣлять изъ пушекъ… А потомъ онъ доставилъ намъ ваши прекрасныя ружья и патроны… А, когда вся страна была полна ранеными и больными, и наши хакимы ничего не могли съ ними сдѣлать, вашъ Государь прислалъ къ намъ своего генерала Шведова со многими врачами, и они устроили лазареты и госпитали и вылѣчили многія тысячи людей. Это былъ такой подарокъ! такой подарокъ, какого другіе намъ не дѣлали. Мы никогда этого не забудемъ. Послѣ Шведова пріѣхалъ вашъ посланникъ Власовъ. И опять съ нимъ пріѣхали врачи со своими большими знаніями, со своими прекрасными лекарствами. Тогда такое было настроеніе, что нашъ негусъ просилъ вашего Джонъ-Хоя принять всю Абиссинію подъ свое управленіе и было бы два христіанскихъ государства, какъ два брата — старшій и младшій. Власовъ привезъ много подарковъ отъ вашего Государя, но то были не эти игрушки. Онъ привезъ драгоцѣнный лемптъ, сдѣланный совсѣмъ по абиссински, но такъ великолѣпно расшитый и украшенный, какъ у насъ не умѣютъ дѣлать. Привезъ круглый щитъ, весь изъ серебра, въ самоцвѣтныхъ камняхъ и съ эмалевымъ Русскимъ двуглавымъ орломъ. Онъ привезъ еще трехъствольное ружье съ золочеными стволами и еще много прекрасныхъ, дорогихъ и нужныхъ вещей. Среди нихъ были серебряные сосуды для омовенья, сдѣланные по нашимъ образцам. Царицѣ Таиту были привезены: уборъ изъ парчи, какой, разсказывали намъ, носили Русскія царицы, еще для нея же…
Но тутъ раскрылась дверь во внутренніе покои и полный человѣкъ съ сѣдой бородою по пухлымъ фіолетовымъ щекамъ сдѣлалъ знакъ старому придворному.
— Негусъ просятъ тебя, — сказалъ старикъ и широкимъ жестомъ показалъ на дверь.
Коля вошелъ въ небольшую чистую комнату. Въ глубинѣ на стулѣ съ высокой спинкой и налокотниками сидѣлъ негусъ.
Въ дневномъ освѣщеніи, безъ окруженія пестро и парадно одѣтой свитой, негусъ казался простымъ и скромнымъ. Лиловый, расшитый по краю узкимъ золоченымъ узоромъ плащъ красивыми складками драпировалъ его стройное, худощавое тѣло. Большіе темные глаза смотрѣли на Колю съ ласковою привѣтливостью. При немъ былъ одинъ старый геразмачъ и дряхлый старикъ въ черной шерстяной шамѣ. Переводчикъ Маркъ сталъ въ сторонѣ, у окна.
Коля отвѣсилъ низкій поклонъ и остановился въ трехъ шагахъ отъ негуса.
— Я радъ видѣть тебя, московъ Николай, въ другомъ положеніи и не въ качествѣ обвиняемаго, — тихо сказалъ негусъ. Онъ говорилъ такъ отчетливо, что Коля понималъ его безъ переводчика. — Я радъ, что ты въ добромъ здравіи, и я пригласилъ тебя, чтобы пожелать тебѣ счастливаго пути.
Коля, молча, поклонился.
— Я разсмотрѣлъ ту бумагу, что находилась въ ящикѣ клада, зарытаго нашимъ другомъ, московомъ Петросомъ, и что адресована была на наше имя. Петросъ пишетъ намъ, что, если кладъ будетъ вырыт московомъ, который привезетъ съ собой «уракатъ» на его орденъ звѣзды Эфіопіи 3-й степени, пожалованный ему его величествомъ Менеликомъ II, то чтобы ему передать деньги, положенныя имъ на храненіе въ наше казначейство. Я сдѣлалъ распоряженіе, чтобы мой казначей и хранитель сокровищъ Даджа-Бальчи, передалъ тебѣ эти деньги.
Дряхлый старикъ въ черной шамѣ подошелъ къ Колѣ.
Негусъ нагнулъ голову, давая понять мальчику, что аудіенція окончена. Коля опять низко поклонился негусу.
— Да хранитъ Богъ Московію и да пошлетъ ей опять мудраго христіанскаго Джонъ-Хоя, — сказалъ, улыбаясь привѣтливой улыбкой, негусъ.
Коля вышелъ за старикомъ въ черной шамѣ.
Старикъ повелъ его какими то каменными переходами внизъ, и тамъ, въ подвалѣ съ арками, передалъ ему мѣшокъ золотыхъ французскихъ двадцати-франковыхъ монетъ и попросилъ его расписаться въ полученіи по нынѣшнему курсу стадесяти тысячъ французскихъ франковъ.
Съ этимъ мѣшкомъ на томъ же разукрашенномъ мулѣ Коля вернулся въ свою хижину, гдѣ его съ нетерпѣніемъ ожидали мистеръ Стайнлей и Маріамъ.
XXXIV
ДОМОЙ!
Утромъ — бѣднякъ, слуга изъ милости у американца мистера Стайнлея, ничего не имѣющій, безпокоящійся за своихъ близкихъ, такихъ же нищихъ, какъ онъ самъ — послѣ полудня Коля оказался обладателемъ ста десяти тысячъ франковъ. Сумма казалась ему громадной! Пока онъ ѣхалъ отъ Гэби до берега рѣчки Хабаны, чего, чего онъ только не передумалъ, какихъ плановъ не создалъ, какихъ воздушныхъ замковъ не построилъ.
Сто десять тысячъ!
Да на это можно помочь и Россіи!
Мистеръ Стайнлей, которому все разсказалъ Коля, всѣ свои планы раскрылъ, улыбнулся.
— Милый Коля, — сказалъ онъ. — Не стройте никогда ни своего, ни чужого; ни тѣмъ болѣе счастья своей родины на деньгахъ. Помните всегда: не въ деньгахъ сила, а въ трудѣ. Эти деньги достались вамъ лишь для того, чтобы вы могли свободно трудиться и могли бы себя приготовить для Родины, которой нужны не деньги, но сильные, честные и знающіе люди. Сто десять тысячъ, — это вовсе не такія большія деньги, на которыя все можно сдѣлать. Прежде всего вашъ долгъ Дарсонвилямъ?..
— Половина, — сказалъ Коля. — Пятьдесятъ пять тысячъ…
— Остается — столько же. Вы, вотъ уже пятый мѣсяцъ, какъ оставили своихъ безъ есякой поддержки.
Коля схватился за голову.
— Мнѣ страшно, мистеръ Стайнлей, и подумать, что съ мамочкой, Галиной и Селиверстомъ Селиверстовичемъ. Одна надежда, что Дарсонвили ихъ не оставятъ.
— Пошлите имъ сегодня же по телеграфу десять тысячъ. Переведите вашъ долгъ Дарсонвилю черезъ банкъ и увѣдомьте его о томъ телеграммой. Остальные пошлите своимъ черезъ банкъ.
— А Мантыку? — спросилъ Коля. Американецъ покачалъ головой.
— Не знаете вы, Коля, Мантыка. Не возьметъ вашихъ денегъ Мантыкъ! Онъ именно тотъ золотой человѣкъ, какіе такъ нужны Россіи. Онъ безъ денегъ пріѣхалъ сюда, безъ денегъ живетъ здѣсь и безъ денегъ сдѣлаетъ свое дѣло, когда призоветъ его родина. Надъ нимъ почіетъ благодать Божія. Промыселъ Господній промышляетъ о немъ — и ему нужно въ жизни не больше, чѣмъ птицѣ лѣсной, чѣмъ полевому звѣрю.
— Да, — сказалъ Коля. — Вы правы. Мантыкъ не возьметъ, а Селиверсту Селиверстовичу мы поможемъ.
— И помогите не деньгами. Помните, Коля — тотъ, кто даетъ деньги — мало, что даетъ, тотъ, кто себя даетъ, кто даетъ свою любовь, свои заботы, свой трудъ, свою ласку — тотъ поступаетъ по заповѣди Христовой, тотъ истинный христіанинъ.
Вошла съ готовымъ обѣдомъ Маріамъ. Мистеръ Стайнлей кивнулъ на нее головой, и Коля понялъ, какъ много имъ дала покоя и уюта въ эти тяжелые дни скромная дочь абиссинскаго геразмача, сама ничего не имѣвшая.
Послѣ обѣда принялись за дѣла. Вмѣстѣ съ мистеромъ Стайнлеемъ поѣхали въ банкъ и все сдѣлали, какъ сказалъ американецъ. Вернувшись, сердечно простились съ милымъ Русскимъ хакимомъ, съ Маріамъ, которая отправлялась въ Гадабурка къ отцу, и на другой день утромъ уже садились въ пыльные вагончики французской желѣзно — дорожной компаніи Шефнэ, чтобы ѣхать въ Джибути.
