Собрание сочинений. Том 5. 2001-2005 - Юрий Михайлович Поляков
Захмелев, майор стал уверять, что мог бы со своим полком, если прикажут, в три дня очистить Москву от ворья, демократов и предателей.
– Ведь они, суки, что делали! Приказ мне, а копию – «чехам». Ты понимаешь? Я выдвигаюсь колонной, а они уже ждут! Херак по головной машине, херак по замыкающей… Ты понимаешь?! Мне бы Москву на три дня! Я бы такую чистоту навел, как к Олимпиаде. Помнишь?
– Помню, – кивнул Свирельников. – Да кто ж тебе такой приказ даст?
– Найдутся люди! Дожить бы…
– А без приказа?
– Без приказа? Надо подумать…
– А с нами что сделаешь?
– С кем?
– Ну, со мной?
– С тобой? – Моховиковский сначала удивился такому вопросу, а потом посмотрел на собутыльника с пытливым отчуждением и вздохнул: – Там посмотрим… Главное – дожить!
Но майор не дожил: в следующую «командировку» сгорел в бэтээре, наехавшем на мину. Свирельников помог вдове устроить похороны, поминки и дал денег на памятник. А кинжал так и хранился у него в шкафу, дожидаясь своего подарочного часа, потому что холодное оружие он коллекционировать передумал, а увлекся курительными трубками. Однажды, прослышав, что руководитель департамента собирает ножи, директор «Сантехуюта» понял: наконец-то пробил час этого знаменитого клинка…
16
Михаил Дмитриевич зашел в лифт, и букет занял почти всю зеркальную кабину. Втиснувшийся следом чиновничек, оглядев клумбу, лукаво улыбнулся: мол, знаем, кому несете! Содержался в улыбке и еще один полууловимый оттенок, который словами грубо и приближенно можно передать примерно так: цветы начальству таскаете, а вопросик решать все равно к нам, клеркам, придете, тогда и поговорим!
Просторная приемная новорожденного руководителя празднично шумела: человек сорок выстроились в извилистую очередь к высоким полированным дверям, ожидая своего поздравительного мига. У всех в руках были букеты, корзины с цветами, коробки, перевитые лентами, а также очевидные дары, упаковке не поддающиеся. Общеизвестный клоун, открывший недавно при гостинице «Клязьма» первый в России частный театр дрессированных грызунов, прижимал к груди клетку с взволнованной белой крысой. Четыре моряка, одетые в черно-золотые парадки, покоили на плечах здоровенный макет первого русского фрегата «Штандарт», оказавшийся при внимательном рассмотрении неисчерпаемой емкостью для хранения алкоголя: вместо пушек из бортов торчали латунные краники.
Почти все столпившиеся в приемной знали друг друга и живо, но негромко, с учетом торжественности момента, общались – обсуждали новости и посмеивались над «мореманами», которые приехали раньше назначенного времени и теперь изнывали под тяжестью корабля, наполненного коллекционным ромом. Незнакомый урковатый парень в неприлично дорогом костюме навязчиво хвастал своим подарком – форменным рейхсверовским кинжалом с орлом на головке рукояти и двумя желобками на длинном лезвии.
«А мой-то покруче будет!» – подумал Свирельников, с удовольствием отметив, что и букет у него если не лучший, то, во всяком случае, один из самых эффектных.
Директор «Сантехуюта» начал осторожно проталкиваться сквозь поздравительную толпу к сидевшей за полукруглым столом секретарше Ирочке – тощей девице с неподвижным канцелярским лицом и предоргазменным взглядом. Поговаривали, глава департамента настолько привязан к своей помощнице, что его законная жена однажды поздно вечером нагрянула в приемную и отхлестала мужнюю привязанность по щекам, после чего обе разрыдались и подружились. Михаил Дмитриевич наконец проторился к Ирочкиному столу, поставил перед ней коробочку «Рафаэллы» и просительно улыбнулся – таким подходцам он выучился, между прочим, у хитрого Веселкина. Секретарша благодарно кивнула, глянула в список и сообщила:
– Я вас поближе устроила. Вы после «Английского газона». У вас две минуты – не больше!
– Я знаю! Как он?
– Господи, скорее бы все кончилось! – тяжко вздохнула Ирочка. – Похороны – и то легче!
Свирельников отыскал в подхалимской толчее хозяина фирмы, специализирующейся на скоростном озеленении, и радостно обнаружил, что тот стоит почти у дверей. «Английский газон» тоже заметил Михаила Дмитриевича и подзывающе замахал рукой. Они были коротко знакомы: напились как-то на приеме до слюнявого братства.
– Ты чего даришь? – спросил Газон, оттеснившись и освободив место рядом с собой.
– Кавказский кинжал. А ты?
– Евангелие! – гордо ответил он, поглаживая большой, перевитый лентами сверток. – Рукописное. Семнадцатый век. Переплет из телячьей кожи. Орнамент из речного жемчуга. Буквицы золотые…
– Сильно!
– А то!
– Я смотрю, ты разбираешься!
– Историко-архивный в девичестве оттянул.
«Английский газон» и Свирельников были в известной мере соратниками по борьбе: несостоявшийся архивариус выбивал из департамента заказ на благоустройство территории вокруг «Фили-паласа».
– Ну, ты разобрался с этим своим?.. – спросил Газон.
– Веселкиным?
– Ага. Бывают же фамилии!
– Договорился.
– Правильно!
– А как же иначе?
– А то ты не знаешь – как иначе!
– Не знаю.
– Да ладно, Незнайка! Отдали тебе «Фили»-то?
– Пока нет.
– К жене не вернулся?
– Нет… – буркнул Михаил Дмитриевич, с неудовольствием сообразив, что был тогда на приеме настолько пьян, что рассказал Газону не только о конфликте с Вовико, но еще и о своей семейной путанице.
– Я тоже развелся! – радостно сообщил озеленитель.
– Зачем?
– А хрен его знает! Жизнь такая. Сказали бы мне лет двадцать назад, когда я «Живагу» под одеялом читал, что буду стоять в очереди, как парасит к Лукуллу…
– Парасит… Паразит, что ли?
– Не совсем. Ах, ну да: ты же у нас из военных! Понимаешь, парасит – это…
Но тут открылась высокая филенчатая дверь, и оттуда вывалились несколько поздравителей. Когда они выходили, на их лицах еще сохранялось остаточное юбилейное умиление, стремительно уступавшее место будничной сосредоточенности.
– Ну, я пошел! – мужественно молвил Газон, словно диверсант, отправляющийся на задание. – Если не вернусь, прошу считать меня анулингвистом!
– Кем? – не сообразил Свирельников.
– Жополизом!
Едва Газон скрылся в кабинете, кто-то осторожно потрогал Михаила Дмитриевича за плечо. Он обернулся и с трудом разглядел за большим букетом маленького лысого армянина Ашотика.
– Здравствуй, Мишенька, – очень тихо сказал, почти прошелестел тот и посмотрел с боязливой печалью.
– Ашотик, дорогой! – заулыбался Свирельников, и они, неудобно просунувшись сквозь букетные заросли, потерлись гладкими, как наждачка-нулевка, пахучими щеками.
Этот тихий, пугающийся сквознякового шороха человечек был знаменитым советским цеховиком, еще в начале 70-х умудрившимся наладить подпольное производство таких джинсов, что от настоящих отличить их могли разве только эксперты фирмы «Ли». Ворочая сумасшедшими по тем временам деньгами, жил Ашотик между тем очень скромно, ходил в одном-единственном костюме, ездил на сереньком «Москвиче», Правда, «москвичок» был с мерседесовским движком, гоночными подвесками и сиденьями, обтянутыми натуральной кожей, которую, конечно, окружающие принимали за удачный дерматин. Дачу он построил, как и полагалось скромному инженеру по технике безопасности, на шести сотках и площадь жилую определил в тридцать шесть дозволенных квадратиков. Никто и не догадывался, что под типовым домиком скрывается трехсотметровый подвал с каминным залом, бильярдной, сауной и прочими редкими для той суровой эпохи радостями…
Но все-таки Ашотик попался. В 83-м, после нашумевшего самоубийства замминистра, покровители из МВД сдали его, чтобы выслужиться перед гэбэшниками, вошедшими тогда в силу. На семейном совете решили, что вину на себя возьмет и сядет жена, Асмик Арутюновна, выпускница консерватории по классу арфы: ей как матери двоих несовершеннолетних детей срок светил поменьше, да и то до первой серьезной амнистии. Ведь пошив хороших джинсов, конечно же, преступление, но не мокруха все-таки! Так оно и случилось, а потом началась Перестройка. Ашотик наконец вышел из цехового подполья, но, несмотря на солидный стартовый капитал, в олигархи не выбился: как и большинство советских теневиков, он оказался для этого слишком законопослушен…
На заре «Сантехуюта» Ашотик, штамповавший в ту пору водогрейные насадки на краны, в трудную минуту выручил Свирельникова деньгами, и хотя заломил жуткий процент, возврата, надо отдать ему должное, ждал терпеливо, без истерик и несколько раз безропотно продлевал срок. Михаил Дмитриевич это помнил и ценил.
– Как у тебя с «Филями»? – одними губами шелестнул Ашотик, дернул плечом и тревожно оглянулся, словно вокруг теснились не соратники по бизнесу, а принципиальные советские обэхээсники.
– Тянут, – вздохнул Свирельников. – Может, из-за Толкачика?
– Из-за Толкачика как раз могли бы и поторопиться! – чуть заметно улыбнулся Ашотик, намекая на сложные отношения между столичным начальством и кремлевским руководством.
– Что-то не торопятся!
– Поторопятся, я знаю. Получишь «Фили» – позвони! Есть интересное предложение! Не пожалеешь…
– Позвоню.
В этот миг из юбилейного кабинета выскочил
