Такая вот любовь - Синтия Ньюберри Мартин
– Такое ощущение, что ты живешь в какой‑то другой стране.
Джон Милтон начал подниматься.
– Пора мне возвращаться к работе.
– Подожди. Так что же ты делаешь по утрам?
– Черт, далековато мы отклонились от темы. – Джон Милтон снова лег на спину. – Это действительно приятно, да? На земле я почти так же хорош, как в небе.
– Итак, по утрам…
– Итак, по утрам я плавно заползаю наверх, прижимаясь правым плечом к щиту. И в маленьком кружке света, падающего с моей каски, пробираюсь к месту схождения щитов. В этот час на дороге ни единой машины. Единственный звук, который раздается, – это стук моих ботинок. Я ставлю свой ящик и снимаю куртку. Сажусь между стенами, образованными двумя щитами, свесив одну ногу в пространство между ними, и снимаю ботинки и носки. Опять встаю, и ледяной металл обжигает мне ноги. Кажется, там всегда холодно, даже летом. Я выключаю фонарь и снимаю шапку. Убеждаюсь, что привык к темноте, прежде чем снять рубашку. А потом…
– Ты наверху раздеваешься?
– …А потом сбрасываю джинсы. И не мерзну, а погружаюсь в холодный воздух. Пытаюсь впитать его влажные частицы своими порами. Через минуту я выхожу на край мостика у схода щитов. В эту минуту я обычно замечаю вдали фары первой за день машины. А дальше, за ними, если я правильно рассчитал время (обычно я не ошибаюсь), появляется слабый апельсиново-рыжий отсвет восходящего солнца. Затем я распрямляю спину, потягиваюсь и как можно дальше пускаю струю мочи.
Анджелина села.
– Ты ходишь там, наверху, в туалет?
Джон Милтон рассмеялся и, засунув руки под футболку, стал чесать грудь и живот.
– Я не то себе представляла, – сказала Анджелина, отряхивая с рук, ног, спины и штанов прутики, сосновые иголки, землю и траву.
– После этого я расстилаю куртку и сажусь на нее, свесив ноги высоко над деревьями.
– Ты остаешься голым?
– Подо мной начинать струиться поток машин. Еще одно замечательное слово. Я открываю термос с серебряной крышкой и наливаю первую чашку кофе, черного, как небо, которое еще темнеет надо мной. Последний глоток кофе я приберегаю на то время, когда увижу поднявшийся над горизонтом целый кружок апельсина, – и в ту же секунду выпиваю его.
– Каждое утро?
– Почти.
– А если идет дождь?
– Значит, идет дождь.
– Зачем ты это делаешь?
– Чтобы напомнить себе, что я лишь маленький мазок на огромной картине мира. И чтобы выкинуть эту забавную мысль из головы, иначе во время работы я не смогу сосредоточиться.
– Я тоже туда хочу. На самую верхотуру.
– Ишь размечталась! – Джон Милтон сел. – Я даже Старушку туда не беру.
Анджелина начала обводить по контуру его ступню, затем лодыжку, и, когда ее палец скользнул ему под штаны и стал подниматься по задней части ноги, Джон Милтон закрыл глаза.
Глава 51
Уилл, заканчивая утреннюю прогулку, уже шел к дому, когда увидел Мэри Бет – соседка, сверкая голыми ногами, тащила к дороге большую коробку, согнувшись под ее тяжестью. Он поспешил ей на помощь.
– Позволь мне, – сказал он. Дыхание клубилось в промозглом воздухе паром.
– Спасибо, Уилл.
Мэри Бет поправила на бедрах короткое платьице. Легкий жакет в тон был явно не по сезону. Когда женщины перестали носить колготки?
– Анджелине жутко повезло, что ты всегда рядом. Моего Берта вечно нет дома. – Она потерла руки.
– Обращайся в любое время, Мэри Бет. Просто позвони мне. Я буду рад помочь. – Уилл задался вопросом, почему двадцать пять лет назад не влюбился в кого‑то вроде этой своей соседки, но, что кривить душой, ответ он знал. Он любил Анджелину именно за странность ее беспорядочной натуры. Когда этим утром Уилл отправился на прогулку, его жена поехала в спортзал. А Мэри Бет, конечно, захотела бы, чтобы муж ее сопровождал, вот только он, вероятно, не захотел бы. В причудливом мире мы живем.
Уилл перешел дорогу как раз в тот момент, когда перед его домом остановился фургон «Федекса». Уилл стоял в начале подъездной дорожки, так что Дейлу не пришлось идти до самой двери.
– Как поживаете, мистер Брукс?
– Пожалуйста, называйте меня Уиллом.
Дейл протянул ему конверт и полез в карман.
– На День благодарения мы устроили для близняшек фотосессию.
Уилл сунул конверт под мышку и взял снимок. Две малышки – одна светленькая, другая темненькая, одна в джинсах, другая в платье, настолько разные, насколько это вообще возможно, – сидели на тучной грядке с гигантскими тыквами, кабачками и пугалом.
– Они так выросли! Напомните, сколько им лет?
– Только что исполнилось три.
– Хотел бы и я показать вам такие фотографии…
– Говорю вам, – сказал Дейл, ковыляя обратно к грузовику, – быть дедушкой – это круто.
Уилл помахал старику и пошел к дому. А когда закрывал за собой дверь, зазвонил телефон. Он бросился на кухню, чтобы ответить, и сердце его бешено заколотилось.
– Пап?
– Ливи! – Ее голос звучал так, будто она в соседнем доме, а не за океаном, в Париже.
– Я собираюсь на праздниках остаться тут, – сообщила девушка.
– Ты не приедешь на День благодарения? – Уилл рухнул на стул у кухонного стола.
– Ты ведь сказал, что все в порядке, верно?
– Да, разумеется.
– Ладно, я просто хотела поставить тебя в известность. Так что увидимся через месяц, на Рождество. Меня ждут друзья. Передай привет маме.
– Береги себя, – проговорил Уилл. Его дыхание замедлилось.
– Пока, пап.
– Ливи! – громко воскликнул Уилл, вставая.
– Да?
– Позвони, если сможешь. В День благодарения.
– Конечно, пап.
Вот так в одно мгновение он опять остался один.
Уилл положил трубку. И, поколебавшись всего секунду, достал из холодильника бекон, яйца и сливочное масло.
У задней двери стояли три большие пустые картонные коробки, поставленные одна на другую. Он позабыл вынести их на улицу.
Уилл закрыл холодильник и разложил ингредиенты для завтрака на кухонном столе в том порядке, в каком они ему понадобятся. Затем взял все три коробки разом за клапаны, пронес их по дому и через парадную дверь отправился к мусорным бакам. Поставил рядышком, повернулся, намереваясь тотчас устремиться обратно, но почему‑то встал и принялся разглядывать их
