Не просто рассказы - Игорь Шляпка
Я заинтересовался. Яша неизменно интригует, но тут его слова мне показались странными.
— Ты хочешь сказать, что Рим прячет свою настоящую красоту, как воришка мелочь — по карманам? И мы не способны увидеть ее разом? Всю целиком.
— Именно, друг мой! Бес — в этих самых мелочах. Раз уж ты упомянул женщин, оставим на минуту вечный город. Скажи мне, кто их помнит?
— Всякий!
— Нет, кто помнит женщину целиком! Губы, ладони, глаза, любимая родинка на плече — вот что западает в сердце. Слово ласковое, сказанное бог весть когда, звучит в голове и останется там в твой предсмертный час…
— Почему в мой?
— Хорошо, в мой. Я серьезно, — Яша слегка выпрямился.
Пришлось согласиться:
— Ты прав. Всю сразу я вижу женщину только на фото или с большого расстояния. Но люблю каждую из них по частям. Звучит глупо, хотя, по сути, так и есть. А как же понятие «любимый образ»?
Яша не ответил. Он задумчиво смотрел вдаль. С открытой террасы, где мы устроились, была видна река. Там пыхтел малюсенький пароход и время от времени посвистывал, разнося одинокий звук по округе, тонувшей в предвечерней тишине.
— Ты часто запоминаешь причину утреннего пробуждения? — вдруг оживился он. — Я — никогда. Но только не в Риме. Там, даже если не знаешь, почему проснулся, будь уверен — виноваты чайки.
— Чайки?
— Да! Ты не представляешь. Еще в сумерках начинают горланить. А голоса такие скрипучие, что кашель норманнского старика-капеллана. Помнишь, того, что щедро угощал нас кислым сыром, а потом оказалось, что, на самом деле, ему испорченные продукты было жаль выбрасывать?
Я расхохотался.
— Помню. Мы его за это водкой напоили, и он все ходил, лекарство от похмелья выпрашивал. Тот еще голосок.
— А теперь представь Рим. Утро. И на каждой крыше по десятку таких капелланов. Гоняют крики друг другу, словно трёпаные мячи по пепельному небу и правят предрассветный бал. Но что забавно, я слушал эту вакханалию и, воля божья, не горевал ни разу. А ведь еще во сне мерзкие твари своими воплями прокалывают тебя насквозь, как барана шампуром.
— …Рим охраняют чайки. — Яша глянул строго и поднял указательный палец. — Они будят римлян, римских гостей и всю округу тысячи лет. Вот это мелочь! И я не представляю себе утро Рима без этих голосов. С ними, и только так, неизбежен рассвет, прозрачный воздух и хорошее настроение. Крики бестий по-настоящему красивы, — он скромно вздохнул, — как и мое чувство прекрасного, которое придает яркость впечатлениям каждого дня. Только смотреть надо пристально, а чувствовать внимательно.
Яша поднял чашку с остатками кофе, как следует оттопырил мизинец, демонстративно подергал им несколько раз у меня перед носом и отхлебнул.
— Вот скажи, — продолжал он, кивая официанту на пустую чашку, — что ты… принесите кофе! …ждешь, устраиваясь в чайной комнате и заказывая в тон душистому напитку парочку хрустящих крекеров? Печенье, не так ли?
— Так.
— Печенье, — он утвердительно прихлопнул ладонью по столу. — Каким оно и должно быть. Но отправляйся к Испанской лестнице, отвернись от окон, в которые великий Китс бросил перед смертью прощальный взгляд, и отвори дверь в чайную сестёр Бабингтон…
— Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней. Если ты об этом…
— Знаменитый и известный всем приличным кардиналам чайный дом. Его основали две милые девушки-англичанки еще в конце позапрошлого века, а они, поверь, знали свое дело. Их наследники и сейчас готовят такие ароматы, каких не сыскать нигде. И, побывав там, я стал завидовать Николаю Васильевичу с еще большей яростью…
Яша замолчал, вытряхнул из пачки сигарету и аккуратно положил фильтр на нижнюю губу. Я сделал то же самое и вопросительно посмотрел на друга. Мы закурили. Выдохнув струю прозрачного дыма, он заговорил с жаром:
— Черт возьми, Гоголь утащил из Италии в Москву три огромные фляги оливкового масла, и здесь, на родине, отливая по капле душистое сокровище, дегустировал блюда в столичных ресторанах. А вот чай от Бабингтонов с собой не увезешь. Он имеет вкус места. И при перевозке теряет аромат, как хромой равновесие.
— Таков, — Яша намеренно понизил голос, — скажу по секрету, каприз. Сталкиваясь с ним из года в год, я только со временем понял, что это и есть примета настоящего города. Его красота. Увозить надо воспоминания, а то, к чему можно прикоснуться, что можно услышать или попробовать, должно оставаться там, на своем месте.
Мы оба вздохнули. Официант принес кофе.
— А за чашкой чая приятно отведать их традиционные домашние крекеры. Помню, как в первый раз ждал несколько минут, которые провел в окружении, думаешь кого?
— Я не был там. Опять женщины?
— Да ну тебя! — Яша засмеялся. — Тогда я был женат. Кошки! Минут десять сидел под внимательными взглядами кошек. Мурлыки всех размеров, цветов и оттенков наблюдали за мной и посетителями с каминной полки, чайников, подносов, салфеток, и даже занавесок на окне. Эх, как было тепло и уютно в чайно-кошачьем царстве. Я уж позабыл о печенье, а его как раз и принесли. Помню, девушка вежливо поставила тарелку на стол и почему-то быстро удалилась…
— Потому, что ты был еще женат в то время.
— Смешно. Я приподнял салфетку и ахнул!
— Что там?
— Представь, как вместо долгожданных крекеров с блюдца скромно глядит на тебя пара зажаренных до хруста корочек черного хлеба! Хорошо — не мигают. Этакие кулинарные брошенки. Дивись, приятель, английской щедрости.
— Обман? Шутка?
— Я тоже так подумал. Но стоило прежде попробовать.
— И каково?
— Пора вспомнить о мелочах и подробностях! Знакомо ли тебе чувство божественного? Не ахти на вид, но крекеры оказались вкусны до безобразия. И уже не вопрос, «что это такое?» мучал меня, а «как же они это делают?» И я, представляешь, попался. Напрочь! В такие-то вот мгновения и понимаешь, что добро пожаловать в Рим. Навсегда! И никакой вид из окна на весь Капитолий, на Колизей или Ватикан не заменят этих мелочей. Они и есть настоящая красота города.
Мы помолчали.
— Яша, ты рассказываешь вкусно, — согласился я. — Но как быть с закатом над Пинчьо?
— Погоди, погоди! — он озадаченно переложил с места на место ложку на столе, передвинул блюдце и смял салфетку. — Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Но до холма Медичи мы еще доберемся. Понимаешь, в итоге, чем задел
