Вторая жена - Луиза Мэй
Перед глазами возникает похожий на фасолинку крошка, и она резко приходит в себя.
Они должны уйти. Надо что-то придумать, что-то сказать, надо, чтобы они ушли.
Она ищет, нужно найти что-нибудь простое.
Сандрина пожимает плечами, которые весят целую тонну, и говорит:
– Нет, он меня не бьет. – И четко выговаривает: – Вы не понимаете. Вы его не знаете. Мне пора на работу. Прошу вас.
Полицейский кивает:
– Да, конечно.
Он поднимается, его коллега тоже. У нее стройные ноги и обгрызенные до мяса ногти. Вот что заметила Сандрина на руке, которая легла ей на колено. Ногти. У Сандрины красивые ногти. На ее теле тысячи мелких шрамов, которые она нанесла самой себе, пытаясь избавиться от чего-то отталкивающего, чего-то подлежащего уничтожению, чтобы стать наконец-то счастливой. Да, ее тело изранено, но ногти у нее красивые.
Женщина со страшными ногтями говорит:
– Мы пытаемся продлить срок временного содержания под стражей, Сандрина, но он нанял хорошего адвоката. Нам не хватает деталей, и его будут держать, сколько возможно, за превышение скорости. Вечером он будет здесь. Вы не хотите уйти, Сандрина? Вы не хотите… Мы можем помочь, есть приюты, экстренная социальная поддержка… есть… разные способы. Но к ним нельзя прибегнуть, если вы нам ничего не скажете.
Сандрина сосредоточивается на работе.
Полицейские дали ей запереть дверь, сесть в машину; они не следили за ней по пути, и здесь, на работе, ей спокойно. Сюда они не придут. Господин Ланглуа тем более. Даже когда она до крайности его раздражала, даже когда он верил, что между ней и Кристианом что-то есть, даже когда она оступалась, он сюда не приходил. Никогда. Поджидал ее на улице несколько раз, чтобы удостовериться, что она ни с кем не знается, ничего не скрывает, но никогда он не поднимался в контору, для этого он слишком умен. И сейчас его нет внизу, в седане. Он в полиции. Они обещали. Они сказали, что смогут продержать его до семи часов вечера.
Время от времени Сандрина выпрямляется, наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, шея все больше теряет гибкость, она повторяет: «До семи часов» – и смотрит в уголок экрана, где отображается время.
Когда она паркуется рядом с домом, затылок у нее снова скован и болит. Несколько минут она сидит в машине. Ей не пришлось ехать за Матиасом в школу, так что она приехала раньше обычного. И она еще раз смотрит на часы.
Поколебавшись, включает зажигание и едет в школу. Последний звонок прозвенел несколько минут назад, но она не видит Матиаса. Осматривается по сторонам и медленно трогается с места.
Вот они. Сандрина останавливается на двойной полосе.
Анн-Мари открывает дверцу, садится на переднее сиденье. Это машина родителей Каролины. Сама Каролина помогает Матиасу застегнуть ремень безопасности, пока что у него детское кресло, но скоро оно ему уже не понадобится. Патрис стоит рядом, смотрит на улицу.
Сандрина ждет, чтобы они уехали. Патрис выруливает на дорогу, автомобиль удаляется, и она против света видит только затылок Матиаса. Она видит, что Матиас и Каролина разговаривают, их головы повернуты друг к другу. У нее теплеет на душе. «У Матиаса все хорошо», – сообщает она своей крошке.
Она подъезжает к дому. Интересно, каково было бы жить здесь без него, с одним только малышом, ее крошкой? Это еще одна картинка, недоступная ее пониманию.
Надо принять душ и переодеться. Она натягивает цветастую блузку, ту самую, скверного покроя, что она сразу возненавидела. Блузка плохо на ней сидела, резала под мышками, пузырилась на груди, упорно задиралась на животе, и дело тут не в том, что живот растет. Блузка ужасная, но удовольствие ему она доставит.
Сандрина застегивает пуговицы и неожиданно для себя обнаруживает, что на самом деле она похудела и блузка, при всей ее непривлекательности, не так уж плоха. Она колеблется, не зная, стоит ли подправить макияж, и в конце концов раздумывает, испугавшись, что его привезет Кристиан. Если муж заподозрит, что она прихорашивается для другого… о, нет, лучше об этом не думать и о макияже забыть.
Она спускается на кухню и начинает хлопотать. Прилежно готовит заправку для салата. В морозильнике есть листы для лазаньи, он любит лазанью. Разогревает духовку, накрывает стол на двоих и ждет с окаменевшей шеей. Время тянется долго, томительно. Можно было бы кому-нибудь позвонить, поболтать, но у нее никого не осталось. Были когда-то приятельницы, но давно уже нет.
Сандрина ничего не делает – только ждет и время от времени прохаживается по дому, чтобы проверить, все ли в порядке, все ли хорошо.
Он появляется в девять часов в незнакомой машине с незнакомым водителем. Выходит из машины, и та сразу уезжает. От него пахнет пивом. Сандрина выходит в прихожую и хочет спросить, кто был за рулем, и как он, ее муж, себя чувствует, и что сказали полицейские, но все эти вопросы небезопасны – она не должна ни о чем спрашивать, ее муж – хозяин этого дома, и он приходит, когда хочет. Даже после задержания. Но поскольку молчать – это тоже подозрительно: молчание может означать, что она что-то скрывает, – она говорит: «Я приготовила лазанью». Он смотрит на нее и, не издав ни звука, закрывает дверь на замок. Все как обычно, за исключением нечистого дыхания. Он кладет портфель на тумбочку у входа, наклоняется, расшнуровывает ботинки, вешает куртку на вешалку, надевает домашние туфли и, по-прежнему не говоря ни слова, направляется в гараж. Сандрина, замирая, идет следом.
Ее муж внимательно осматривает свою дорогую машину. Он доволен – машина цела. Кладет руку ей на плечо, и они возвращаются в кухню. Его рука лежит у нее на шее, он спрашивает: «Где мой телефон?» – и она показывает на столешницу. Затем достает из духовки лазанью, прикрытую фольгой, чтобы не подсохла: блюдо выглядит аппетитно, ему
