Сергей Юрьенен - Фашист пролетел
- И что бы ты там делал?
- С моими данными? Уж не пропал бы. В крайнем случае, нашел бы, как Рудик, лорда-содержанта. Э-эх... Ладно, пошушукались и будет. Время власть имущих развлекать. Эй, грибники! Грибники-и!..
То, обо что он спотыкается, звякает железом. Это кольцо. Стенич подхватывает и открывает люк. Посреди комнаты.
- А подпол им зачем? Власть уже взяли.
- Бомбоубежище. На случай третьей мировой. Отсель грозить мы будем шведу.
- Нет, это могила. Братская... - Александр выходит на террасу, где все заготовлено к остеклению. Возвращается с большим листом стекла в расставленных руках.
Они накрывают дыру.
- Теперь капкан.
- На бобров...
Отпадая на кровать, от смеха они ударяются затылками. Новый приступ хохота.
- Ло...ло... - Но душит смех. - Ловушка для Золушки!
Входит Адам, в руке стакан. Наступает и, не меняясь в лице, проваливается. Звон. Грохот. Черная дыра. И тишина. Которую нарушает Мазурок:
- Убил.
- Кто, я? - трезвеет Александр.
- От тебя не ожидал.
- Я сам не ожидал...
- Лучшего друга. А?
Рука над полом поднимает стакан водки. Вылезает Адам, осыпая осколки. Без единой царапины.
- Трехчлен на месте? Командор?
Адам глядит в стакан.
- Не расплескал. Но лучше процедить. Есть марля, Мазурок?
Крошево сверкает в лунном свете. Стенич резко садится, надевает туфли и приносит водку.
- Рабочий класс, он тоже не дурак. Не только в смысле выпить. Однажды ночью я дежурил в театре с истопниками. Выпили все, что можно и нельзя, а после...
Мазурок перебивает:
- Это ты к чему?
- К тому, - говорит Александр, - что советский наш алкоголизм имеет орально-инфантильную природу.
- Но проблему дефицита, если кто страдает, всегда возможно разрешить своими силами. Мальчишки?
- Всех не опидорасите, - отвечает Мазурок. - Вас только полтора процента. Спи!
- Мальчики...
- Ужо тебе!
- Я только хочу сказать... Делать пипи не выходите босиком.
Бобры, согласно Мазурку, выходят поутру - подпиливать корни сосен под обрывом.
Бобров не видно, но плотина производит впечатление. Они смотрят с высоты. Вниз по настилу срывается вода, далеко внизу вскипая пеной. Вдоль перил со стороны реки протянута железная труба водопровода, питающего закрытую зону.
- Переходим на руках! - предлагает Мазурок.
Раздевшись догола, они вылезают из-под перил, с прыжка хватаются за трубу.
Вода внизу грохочет так, что шуток не услыхать. Перебирая железо руками, они добираются до центра.
- Висим на время!
Стенич и Адам, лидеры в области плечевого пояса, висят активно, выделывают фигуры. Мазурок свисает молча, тяжелобедрый, длинноногий - но цепкий, как горилла. Силы экономит.
Приспустив взгляд, он смотрит на пленку воды, которая покрывает дощатый настил ската, с виду гладкий и скользкий... В поле зрения - в левом углу - что-то пестреется. Луг, полный желтых одуванчиков. Девчонки перестали собирать цветы и глядят из-под ладоней.
- Девчонки!
В попытке прикрыться Адам срывается со страшным криком. Удар и брызги. "Дорогой!" Стенич летит за ним.
- Андерс...
- Ну?
- Я знаю, почему ты покушался на Адама. Думал всю ночь... Сказать? Чего молчишь? Я все равно скажу. Считаю до трех... Раз. Два. Два с половиной. Три!
Мазурок срывается с утробным криком, шлепается задом, и, крутясь, уносится в воронку.
А он так и остается - подвешенным. И в голову не сразу приходит, что победил...
* * *
- Вместо свиданки приятеля бы навестил.
- Которого из них?
- Адама твоего.
- А что с ним?
- Говорят, попал в больницу.
Центр.
Без вывески. Охрана. Снимает трубку, проверяет... "Третий этаж. Палата номер шесть".
Блеск. Заложив руки за спину, по коридору гуляет угрюмый сановитый старик. Сестра стреляет глазками. Цок-цок. Халатик напросвет.
Пронизывая зеленый дым тополей и тюль, солнце заливает одноместную палату.
Адам поспешно задвигает верхний ящик письменного стола. Он в шелковой пижаме, горло забинтовано. Принимает сизые тюльпаны, наливает воду в хрусталь.
У него тут даже телевизор "Горизонт".
- Хорошо лежишь
- Омуток еще тот. Марина здесь работала.
- Какая Марина?
- Миссис Пруссакова. До знакомства с Освальдом.
Александр раздвигает шторы. Сквозь зеленый дым видно крышу их бывшей школы.
- Что с тобой, ангина?
- Да все в порядке. В пятницу выпишут. С подругой заигрались мы в Ставрогина.
- То есть?
- Диагноз интересует? "Бесов" открой с конца. Первая фраза предпоследнего абзаца... - Адам выдвигает ящик, в котором знакомый том раскрыт на главе "Прелюбодей мысли".
- Это же "Братья Карамазовы"?
- "Братья"... Я, может быть, поеду по святым местам.
- И что с ним?
- Члена он лишился.
- Что-о?!
- Результат экспериментов со стеклотарой.
- Язык без костей? Смотри, дошутишься!..
* * *
На премьеру "Шайки бритоголовых" в кинотеатре "Новости дня" (бывший "Детский", как по привычке все его и называли) собрался, кажется, весь город.
В кассе билетов не было.
С рук тоже не достали, вернулись к последнему сеансу. Над улицей Карла Маркса, куда они свернули с Центральной площади с гранитными трибунами, светили фонари, и в этом тусклом свете было ясно, что надежды нет. Бывший "Детский" осаждал не только Центр, подтянулись дальние окраины. Толпа была такая, что стояли даже на проезжей части. Спасая вечер, Алёна сразу предложила в гастроном на Ленинском:
- Возьмем "БТ", сухого...
Но он стоял столбом. Что изменилось? Не было случая, чтобы в детстве не прорвался - на "Овода". Еще был "Друг мой Колька":
Встань пораньше, встань пораньше, пораньше!
Только утро замаячит у ворот
Ты увидишь, ты услышишь, как веселый барабанщик
В руки палочки кленовые берет!
От этого отчаянного детского призыва перехватывало горло. Почему?
Вдруг Александра развернуло. Дружеским ударом:
- Кого я вижу?
В газовом свете выбритые черепа отливали синевой, поблескивали шрамики - то ли домашних побоев, то ли уличных драк. Представители Заводского района заранее обрились под ноль-ноль, а с челкой впереди щербато улыбался Мессер. Не самый из них накачанный, но самый выразительный. Джинсы, черная рубашка, на шее - сыромятно подтянутый к ключицам - Железный крест.
- Привет, Аленка! Чего вы приуныли, билетов нет? Сейчас билеты будут! У нас закуплен целый ряд.
- Мы не в кино, - нашлась Алёна. - Другая программа.
- Последний ряд закуплен. Последний! Куда ты его тащишь?
- В гастроном. Закроется.
- У нас рюкзак поддачи! Идем, ребята! ДЕФА-фильм? Ну как хотите... Эй! - догнал. - А на природу когда? А то мне эти асфальтовые джунгли... Постреляем.
- Из чего?
- А вот увидишь.
- Ладно. Созвонимся, - и Александр легко касается сердцевины Креста. Снял бы, право.
- Ты что, Сашок? Двадцатое апреля? - Повернувшись к ребятам, Мессер выбросил руку. - Хайль Гитлер!
Плечи бритоголовых так и хрустнули:
- Зиг хайль!
* * *
Он еще спал, когда она позвонила в полной истерике. Там на асфальте кровь. Черемуха и кровь. Идем, мы тоже наломаем...
- Какая кровь? О чем ты?
- Юлика застрелили!
- Какого Юлика?
- Ну, Мессера. Там... Прямо перед "Детским"...
Он слушает рыданья.
- Кто?
- Мусор какой-то. Ветераном оказался...
* * *
Заведение на углу Коммунистической и Красной постепенно превращается в шалман. Напивается он так, что выйти без ее помощи не может. Он видит их сразу в красноватом свете вывески. "А-а, - приветствовал он их, опознав в табачном дыму при возвращении из сортира. - Опора режима? С одного удара убиваем? А если мы отменим смертную казнь?"
Все трое отталкиваются навстречу ему от барьера уличного ограждения.
Неожиданно для себя, пропившего реакцию, он уходит от первого удара.
Что наполняет безумной радостью.
- Что? - кричит он. - Смертники перевелись?
Неизвестно от кого, но сзади такой удар, что все взрывается. Тормозя, он свозит ладони. Пытается вскочить, но высоты набрать не успевает, получая под ребра. Он отбивается руками, одновременно пытаясь защитить бока.
- На помощь! Убивают!
Кричит она, он удивляется. Кого? Меня?
Свет гаснет от удара анфас.
Колено над ним, выдавливаясь из нейлона, пялится незряче, как слепой циклоп.
С балконов, из окон глядят жильцы. Он хватается за барьер, встает на колени. Блюет. Чувствуя себя Юрием Власовым, выжимает свой вес. Попытка улыбнуться ужасом отражается в ее размазанных глазах.
- Что с тобой сделали...
Усилия горлом, чтоб не проглотить. Носовой хрящ - или только кажется - следует за пальцами набок слишком далеко. Во рту новый порядок, язык его не хочет принимать. Пытается сказать пардон, но чувствует, что захлебнется, и, криво усмехаясь, на асфальт Коммунистической отплевывает кровь с осколками зубов.
* * *
Мессер отсюда уволок лопату, а сам он потом играл в войну на стройке этого детсада. Няня ведет его мимо детей в чулочках, которые умолкают и таращат на него глазенки.
