Влас Дорошевич - По Европе
Газеты срочными телеграммами уведомляют публику:
— Севилья, Конхито и Кванита играли великолепно.
И это, действительно, «игра».
Тореадор может бояться или не бояться, но он должен играть роль человека, которому вопрос о жизни совершенно безразличен.
Дело не в том, чтоб убить. Дело в том, чтоб убить красиво.
И когда великий Мазантини наносит свой классический удар «a volapié»[74], — ударом шпаги в загривок пронизывает быка до самого сердца, — и когда бык, почти держащий тореадора на рогах, моментально падает пред ним на колени и словно целует окровавленной мордой землю у его ног, это — группа, достойная красок, достойная скульптуры.
Это тот же балет, где пластика на первом плане. Где пластика — всё.
Надо красиво проходить мимо смерти.
Не убить важно, но чтоб жест был красив. И увернуться от рогов быка надо с улыбкой.
При мне один испанец, очень интеллигентный человек, сказал своему сыну, мальчику лет десяти:
— Если ты будешь шалить, я не возьму тебя на бой быков.
— Скажите! Как вы берёте детей на такое зрелище? — спросил я.
Испанец посмотрел на меня с удивлением.
— Разве зрелище отваги дурно для мальчика? Разве образчик презрения к смерти заключает в себе что-нибудь дурное или неблагородное?
Самая лучшая, великолепная, благоустроенная, — и, по-моему, самая ужасная, — plaza de toros в Мадриде.
Огромное здание, тёмное и мрачное, снаружи похожее на фабрику.
Мы с вами приехали за полчаса до начала боя. Это даёт возможность посмотреть очень оригинальный спектакль. Как молятся тореро.
Тут же, в здании plaza de toros, небольшая часовня. Часовня тореадоров.
Разодетые в золото и шёлк эспада со своими квадрильями стоят на коленях перед маленькой статуей Мадонны Семи Скорбей и шепчут молитвы и обеты.
Капелла тореадоров имеется только в Мадриде. Во всех других городах тореадоры молятся перед боем дома.
Мать, жена, сестра, любовница тореадора никогда не видят его на арене. Они остаются дома и с четырёх до шести, всё время боя, не вставая, стоят на коленях перед образом, молясь за его жизнь.
Эти два часа матери, жены, сестры, любовницы!
Стук экипажа, крик, раздавшийся на улице… Может быть, его везут мёртвого или истекающего кровью.
Стук в дверь.
Может быть, прибежали уведомить:
— Убит.
Шаги каждого прохожего мимо дома:
— Вдруг остановится у наших дверей!
Молитва в капелле тореадоров длится полчаса. Из капеллы они проходят в Мадриде на арену через операционный зал.
Восемь кроватей, накрытых, приготовленных, чтобы принять раненых.
Четверо носилок наготове.
Разложенный операционный стол, блещущий никелем.
Тазики. Вёдра. Сверкают приготовленные к делу ножи, пилы, набор хирургических инструментов.
Пахнет карболкой.
И по этому лазарету идут гуськом тореро на арену, улыбаясь докторам и фельдшерам, одетым в белые балахоны для предстоящих операций.
И улыбающиеся, как балетные артисты, они выходят на арену играть роль людей, презирающих жизнь и не боящихся смерти.
Тореадор кончает жизнь на рогах у быка или богачом.
Знаменитый Гверрерито только что бросил свою карьеру с двумя миллионами песет. Я видел его последний бой.
Мазантини — миллионер.
Бомбита-Чико знаменитый кутила. Испанцы похожи на русских и любят «широкую натуру». Когда тореадор кутит, — он кидает деньги пригоршнями.
Это делает его кумиром женщин, ресторанных певцов, публики.
Испанская пословица говорит:
— Тореадор, это — человек, который каждый день родится.
И он каждый день справляет день своего рожденья.
Чтобы быть популярным, тореадор должен обладать артистически широкой натурой.
Бомбита-Чико, предпочитающий простонародье, кутила-мученик. Мазантини, вращающийся в избранном обществе, известный благотворитель. Он помогает с королевскою щедростью.
Тореадоры — люди из низшего сословия.
Я имел честь быть приглашённым на чашку кофе к старшему из братьев Бомбита.
Он живёт в своём доме, в предместье Севильи, в Триана. Его «patio», кокетливый внутренний дворик, заменяющий севилианцам гостиницу, очень красив и оригинален.
По обыкновению он уставлен плетёной мебелью, качалками и тропическими растениями. Стены украшены чучелами бычьих голов. Это головы особенно «трудных» быков, убитых Бомбита.
Он разгуливал среди этих трофеев, одетый в великолепный английский, серенький костюм. Его можно было бы принять совсем за бритого англичанина, с немного женственным лицом, если бы не косичка на затылке, отличие тореадорской профессии.
Общество составляли несколько севильских нотаблей, грязно одетый отец Бомбита, простой рабочий, мать старушка, состарившаяся в молитвах за трёх сыновей, жена Бомбита, толстая, расплывшаяся женщина, ужасно конфузившаяся, когда с ней заговаривали, и робко отвечавшая только:
— Да… Нет…
В дверях толпились какие-то ободранцы, женщины, очень бедно одетые, кричавшие, хохотавшие, пожиравшие уймами пирожные. Родственники и родственницы Бомбита.
И среди этого общества, знатных и нищих, он ходил приветливый, но величественный, как английский лорд.
Это был кофе по случаю его отъезда. В этот вечер он уезжал с экспрессом на гастроли в Мадрид.
На следующий день мы прочли в вечерних газетах:
«Бомбита смертельно ранен».
Как делаются тореадорами?
Вот вам история короля испанских тореро, величайшего из великих «самого» Мазантини.
Он родом итальянец. Высокого роста. С великолепной фигурой, как будто созданной для того, чтобы играть королей. С удивительно правильным, красивым и всегда спокойным лицом, на котором застыло привычное выражение величия.
Он был актёром и играл любовников. Бездарнейшим из актёров. Свистки прогнали несчастного, голодного молодого человека со сцены.
Оставшись без куска хлеба, он как-то раздобыл себе место помощника начальника маленькой станции.
Мазантини — идол. Мазантини — кумир всей Испании — маршировал по платформе, провожая и встречая мелькавшие мимо поезда, привлекая взгляды пассажирок своей великолепной «стальной» фигурой, своим благородным красивым лицом.
Быть может, эти взгляды, полные восхищения, и подали ему мысль:
— А почему бы мне не сделаться кумиром толпы?
Он бросил место, принялся отращивать себе косичку и однажды, без всяких приготовлений, вышел на арену — пан или пропал, — бесстрашно стал против быка и убил его ударом, полным красоты и силы.
С тех пор он стал первым тореадором Испании.
Тореадоры не учатся.
Это вопрос смелости и красоты.
Если вы находите в себе смелость красиво наклониться над рогами быка, погружая ему в шею шпагу, вы — эспада.
Как поэтами — тореадорами родятся.
Я видел знаменитого Гверрерито в жизни.
Это тюфяк, обходящийся без помощи носового платка. Он говорит на жаргоне рабочих, невероятно груб, ни в одном его жесте нет признака изящества.
Но когда он затягивается в свой зелёный шёлковый костюм, лихо вскидывает на левое плечо расшитый золотом плащ и, подходя к ложе президента боя, жестом, полным королевского величия, едва приподнимает бархатную треуголку, — с него можно рисовать картину.
Это настоящая, истинная, до глубины души артистическая натура.
Опасность и толпа его перерождают.
И можете себе представить разочарование людей, искавших знакомства великолепнейшего артиста и встречавших в жизни грязного и глупого хама.
Впрочем, одни ли тореадоры таковы в артистическом мире.
Знакомства тореадоров ищут, как вообще ищут знакомства артистов.
По окончании боя, на дворике, залитом кровью, забросанном выпущенными лошадиными внутренностями, среди трупов запоротых кляч, эспада едва успевает отвечать на рукопожатия «новопредставленных».
— Дон такой-то!
— Маркиз такой-то!
— Гранд такой-то!
Мазантини отвечает на это величественно. Удостаивает.
Бомбита-Чико приятельски хлопает по руке, с видом доброго малого, готового хоть сейчас пойти и выпить на ты.
Кванита обеими руками пожимает руку носителя громкого титула:
— Я так счастлив! Я так польщён! Простите, я вас, кажется, испачкал, у меня руки в крови!
Хор со всех сторон твердит:
— Вы играли сегодня великолепно!
— А ваш второй бык! Какой удар!
— Изумительно!
Мазантини цедит сквозь зубы, едва наклоняя свой стройный стан:
— Вы слишком добры!
Мальчишка Бомбита-Чико с сияющими глазами и радостно возбуждённым лицом спрашивает:
— Правда, хорошо? Правда, хорошо?
Кванита, третья знаменитость Испании, весь изгибается:
— О сеньор!.. О сеньор!.. Мне так лестно слышать это от вас.
За этими кровавыми кулисами, как и за всякими:
