Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2
— Прекрасно, милая генеральша! сказалъ прочтя Ашанинъ, — только прибавьте къ этому что я черезъ три дня буду въ Сицкомъ, и сообщу ей устно все что вы не почитаете нужнымъ или возможнымъ передать ей въ настоящую минуту письменно?
— Это хорошая мысль, спасибо вамъ, Владиміръ Петровичъ!
Софья Ивановна приписала, запечатала письмо и протянула ему.
— Какъ вы его отправите, какъ въ первый разъ?
— Нѣтъ, его отвезетъ завтра Вальковскій и вручитъ самой княжнѣ.
Она чуть-чуть нахмурилась и закачала головой.
— Боюсь чтобъ онъ бѣдную Елену Михайловну не напугалъ своимъ похороннымъ выраженіемъ, сказала она осторожно озираясь;- онъ н. а меня этимъ съ утра самаго тоску нагналъ…
— Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ усмѣхнувшись Ашанинъ, — ему на этотъ, счетъ даны мною строжайшія инструкція: просто отдать ей письмо въ руки, и при этомъ никакихъ объясненій и никакихъ рожъ.
Черезъ часъ послѣ этого сборы Софьи Ивановны были кончены, чемоданы ея уложены, и сама она въ дорожныхъ плащѣ и шляпѣ выходила на балконъ, по пути къ садовой калиткѣ, у которой стояла запряженная четверкой коляска.
Она повела кругомъ себя послѣднимъ хозяйскимъ взглядомъ, и глаза ея остановились на пышной бѣлой розѣ въ клумбѣ подъ балкономъ, которая словно млѣла вся и трепетала подъ обливавшимъ ее багрянымъ лучемъ заходившаго солнца.
— Поглядите, сказала Ашанину тетка Гундурова. — Это та самая которою такъ любовался онъ въ ту минуту когда пріѣхалъ… за нимъ… этотъ исправникъ… Я ее отвезу ему, — ему ужь не видать въ этомъ году Сашинскихъ розъ…
Она потребовала ножницы, срѣзала цвѣтокъ, осторожно опустила его стебель въ какой-то флаконъ съ водой, и увязавъ кругомъ всего листъ газетной бумаги колпакомъ, отправилась съ его розой въ экипажъ, въ сопровожденія Ашанина.
ХXXV
Hа другой день утромъ они втроемъ съ Гундуровымъ пили чай въ его хорошенькомъ домикѣ, въ Денежномъ переулкѣ, въ Москвѣ.
Сергѣй почти не смыкалъ глазъ въ теченіе предшедствовавшей ночи, но бодрился и всячески старался не обнаружить предъ теткой снѣдавшей душу его муки.
Онъ и жаждалъ, и боялся свиданія съ нею, боялся увидать ее испуганною, встревоженною, больною это «всего этого», пожалуй.
Онъ ошибся. Софья Ивановна была спокойна, спокойнѣе чѣмъ онъ на видъ, говорила ровно, отчетливо, не торопясь… Только глаза ея какъ будто расширились и горѣли не совсѣмъ обычнымъ въ нихъ блескомъ, и рука чаще опускалась въ карманъ за табатеркой, чаще просыпала захваченную изъ нея щепоть табаку не донося ее до назначенія.
— Что же, спрашивала она, помѣшивая ложечкой сахаръ въ своей чашкѣ,- онъ тебя такъ и отправитъ «съ жандармомъ», какъ грозилъ тебѣ?
— Нѣтъ, отвѣтилъ Гундуровъ, насильно улыбаясь:- одумался, или уговорили, не знаю, только вчера, часу въ третьемъ, пріѣзжалъ ко мнѣ отъ него добрякъ этотъ Чесминъ сказать что если я готовъ дать честное слово выѣхать въ положенный срокъ, а до того времени, замѣтьте, не ѣздить мнѣ къ себѣ въ деревню, то онъ мнѣ дозволитъ отправиться одному, безъ казеннаго провожатаго.
— И ты далъ слово?
— Далъ.
— Хорошо сдѣлалъ!..
— Чесминъ сказалъ мнѣ даже, продолжалъ Сергѣй, — что я могу «не торопиться пріѣздомъ къ мѣсту назначенія», какъ выражался онъ смѣясь… И при этомъ передалъ мнѣ странную фразу, примолвилъ, замолкнувъ предъ тѣмъ на мигъ, молодой человѣкъ.
— Какую? Софья Ивановна живо отвела глаза свои отъ чашки и устремила ихъ на племянника.
— «Скажи ему», приказалъ онъ Чесмину сообщить мнѣ, «что попутешествовать по Россіи будетъ ему полезно».
— To-есть, то самое что говорилъ тебѣ тогда въ первое наше время въ Сицкомъ князь Ларіонъ Васильевичъ? воскликнулъ Ашанинъ.
— Да… Оттого это и поразило меня, молвилъ раздумчиво, какъ бы про себя, его пріятель.
Всѣ какъ-то разомъ замолчали.
«Неужели это его штуки?» сказалось мысленно Софьѣ Ивановнѣ, но она тутъ же отогнала эту «нехорошую» мысль, и громко отвѣтила на нее себѣ самой:
— Не можетъ быть!..
— Что «не можетъ быть»? повторилъ съ удивленіемъ Сергѣй.
Она слегка покраснѣла.
— Нѣтъ, я думала…. Развѣ князь Ларіонъ видѣлся съ нимъ проѣздомъ въ Петербургъ? поспѣшила она спросить тутъ же.
— Нѣтъ; я нарочно узнавалъ у Чесмина: онъ говоритъ что они не видѣлись, что графъ былъ у себя въ подмосковной когда проѣхалъ князь черезъ Москву, а въ подмосковную онъ къ нему не заѣзжалъ. Чесминъ это навѣрное знаетъ, потому что самъ тамъ былъ въ это время.
— Онъ долженъ вернуться на дняхъ, мнѣ надо застать его въ Петербургѣ, не разъѣхаться съ нимъ, проговорила вдругъ Софья Ивановна, вся выпрямляясь въ своемъ креслѣ:- я сегодня же уѣду!
— Сегодня, тетя? невольно вырвалось у Гундурова.
— Да, молвила она рѣшительнымъ тономъ. — Липшія сутки намъ утѣшенія не принесутъ; только пуще размаешься, а время дорого!.. Я уѣду сегодня, а ты отправляйся завтра же, совѣтую, не ожидая даннаго тебѣ срока… Разлука наша долго не продолжится: я добьюсь чтобы тебя вернули, добьюсь справедливости!.. Если-жъ нѣтъ, какъ продамъ хлѣбъ, пріѣду къ тебѣ осенью въ Оренбургъ. А пока, благо соизволили разрѣшить тебѣ «не спѣшить», остановись по пути во Владимірѣ у родныхъ нашихъ Паншиныхъ, и жди отъ меня письма изъ Петербурга. А какъ осмотрюсь тамъ, повидаюсь съ кѣмъ нужно, сейчасъ же напишу тебѣ.
На этомъ было порѣшено. Изъ сарая выкатили на дворъ старый, объемистый дормезъ Софьи Ивановны, сохранявшійся у нея еще отъ временъ мужа и оказавшійся прочнымъ и годнымъ для проѣзда въ Петербургъ и обратно. Племянника она отправила съ Ашанинымъ за подорожной, а сама принялась съ горничной перекладывать въ важи дормеза привезенныя въ чемоданахъ изъ Сашина бѣлье и платья. Ей, видимо, хотѣлось отвлечь себя этою внѣшнею возней отъ глодавшихъ ее внутренно тяжелыхъ и возмущенныхъ мыслей, — ей хотѣлось скорѣе уѣхать, скорѣе вступиться за нарушенныя права безвиннаго племянника, а до тѣхъ поръ ей было невыносимо больно видѣть его, оставаться съ нимъ, потому что она за себя не ручалась, потому что «не выдержу какъ-нибудь», говорила она себѣ «разольюсь слезами, доведу его до отчаянія, Боже сохрани!..»
Покончивъ со своими дорожными сборами, она перешла въ кабинетъ Сергѣя, пересмотрѣла весь его гардеробъ, составила съ помощью Ѳедосея реестръ вещамъ предназначавшимся ему въ дорогу, передала старику, постоянному приходо-расходчику своего молодаго барина, деньги привезенныя ею на этотъ предметъ, и, не чувствуя наконецъ ногъ подъ собою отъ усталости, присѣла на минуту на диванъ, и тутъ же мгновенно заснула послѣ сорока восьми часовъ мучительной безсонницы.
Отдыхъ этотъ, — ее разбудилъ часамъ къ четыремъ звонъ колокольчика вернувшихся молодыхъ людей, — подкрѣпивъ ее тѣлесно придалъ новую бодрость ея духу. Лошади, по ея инструкціи Ашанину, были заказаны въ шесть часовъ, и въ ожиданіи ихъ сѣли за обѣдъ, принесенный изъ какого-то ближайшаго трактира, и оказавшійся очень плохимъ. Но никому и такъ ѣсть не хотѣлось, и Софья Ивановна была очень рада случаю взвалить вину за это насчетъ «поварихи, изъ-за красотъ которой, увѣряла она, по всей вѣроятности Владиміръ Петровичъ Ашанинъ счелъ нужнымъ заказать ей, а не въ порядочномъ ресторанѣ эти невозможныя брашна». Она все время старалась поддерживать этотъ шутливый тонъ, далеко не обычный ей, и отклонять всякіе зачатки разговора о томъ что единственно стояло теперь въ головѣ у нея и сердцѣ. На Сергѣѣ она старалась вовсе не останавливать взгляда, боясь прочесть въ его глазахъ то что нестерпимо ныло на днѣ ея собственной души. Тѣмъ прилежнѣе занималась она его. пріятелемъ и «приставала» къ нему. Прозорливый Ашанинъ угадывалъ до тонкости двигавшія ее побужденія, и помогалъ ей вызывая все новыя шутки съ ея стороны всякими подходящими разсказами, признаніями и намеками… Гундуровъ въ свою очередь, чтобъ не отстать отъ нихъ, наладилъ себя на притворное оживленіе. Этотъ прощальный обѣдъ близкихъ другъ къ другу лицъ, разлучавшихся Богъ вѣсть на какое время, прошелъ почти весело.
Въ условленный часъ пришли лошади. Почтовая шестерка подкатила старый дормезъ подъ крыльцо дома. Софья Ивановна поспѣшила облечься въ дорожный плащъ свой и шляпу, затѣмъ сѣла. За нею сѣли остальные: Гундуровъ, Ашанинъ, горничная Маша, старикъ Ѳедосей. Посидѣли молча и сосредоточенно минуты съ три, встали, обернулись къ иконѣ въ углу, набожно крестясь и склоняя голову.
— Ну, прощай, Сережа! прервала всеобщее молчаніе Софья Ивановна, простирая руки къ нему.
Онъ кинулся къ ней.
— Мы васъ проводимъ до Тріумфальныхъ воротъ, сказалъ Ашанинъ.
— А и то! молвила она на это, прикасаясь вскользь губами ко лбу племянника, и торопливымъ шагомъ направилась къ сѣнямъ.
— Не сѣсть ли мнѣ съ вами, тетя, до заставы, а Маша доѣхала бы съ Ашанинымъ? спросилъ Гундуровъ.
