Константин Станюкович - Том 7. Рассказы и повести. Жрецы
Ревнивые подозрения с новой силой охватили молодого профессора. Он сделался мрачен, как туча, и украдкой наблюдал за Ритой и Невзгодиным. Откуда такая дружба между ними после того, как он был отвергнут и уехал из Москвы? О чем они говорят? О, как хотел бы Николай Сергеевич узнать, но к ним все-таки не подходил, не желая встречаться с этим пустейшим человеком, который вдруг сделался ему ненавистным. Он понимал неизбежность встречи если не здесь, не сегодня, то на днях, дома — этот «нахал» теперь зачастит к Рите, — но как человек нерешительный хотел встречу отдалить.
После юбиляра Николай Сергеевич, по-видимому, обращал на себя наибольшее внимание публики, и в особенности дам. К нему то и дело подходили, с ним разговаривали, ему восторженно улыбались, на него указывали, называя фамилию и прибавляя: «Известный профессор». Одна дама назвала его «неотразимым красавцем» так громко, что Заречный слышал, и умоляла познакомить ее с ним.
Но сегодня Николай Сергеевич был равнодушнее к проявлениям восторгов поклонения и, обыкновенно мягкий и ласковый в обращении с людьми, был сдержан, неразговорчив и меланхоличен.
Он выпил уже четыре рюмки водки, желая разогнать ревнивые думы, и скупо подавал реплики какой-то поклоннице, пережевывая кусок балыка. Глаза его невольно смотрели в ту сторону, где были Рита и Невзгодин.
«И каким стал франтом этот прежний замухрыга! Видно, более не отрицает приличных костюмов!» — со злостью думал Заречный.
В эту минуту откуда-то выскочил Звенигородцев и, обхватывая талию Николая Сергеевича, весело воскликнул:
— А ведь мы с тобой, Николай Сергеевич, не пили. Выпьем?
Звенигородцев со всеми более или менее известными людьми был на «ты».
— Пожалуй…
Они подошли к столу, чокнулись и выпили.
Пока они закусывали, Звенигородцев успел уже сообщить, торопливо кидая слова своим нежным и певучим голоском, о том, что Невзгодин — вот она, современная молодежь! — оказался просто-таки трусом. Иначе чем же объяснить его отказ сказать речь Косицкому?
— Прежде небось радикальничал. Помнишь? Все у него оказывались лицемерными болтунами, показывающими кукиши в кармане, а теперь и кукиш боится показать! Видно, как женился, так и того… Радикализм в отставку! — говорил Звенигородцев почти шепотком и при этом так добродушно и весело улыбался, точно он искренне радовался, что Невзгодин оказался трусом и вообще негодным человеком.
— Разве Невзгодин женат? — воскликнул Заречный.
В голосе его невольно звучала радостная нотка.
— То-то женился. Только что сам мне сообщил. Да он разве у тебя не был?
— Был, но не застал дома.
— Говорят, и химию в Париже изучал. Что-то сомнительно. И повесть написал… мне сейчас говорил Туманов… И принята. Ну, да мало ли дряни нынче принимают! Признаться, я не думаю, чтобы Невзгодин мог написать что-нибудь порядочное… Как по-твоему?
— И мне кажется… Поверхностный человек…
— Брандахлыст, хоть и не лишен иногда остроумия. Да ты разве не видал его?
— Нет, не видал! — солгал Заречный.
— Он только что здесь был с Маргаритой Васильевной.
— А жена его с ним?
— Жена? Жены не видал. Верно, и она здесь! — решил Звенигородцев, отдававшийся иногда порывам вдохновения… — Однако пора юбиляра и к столу вести. А каков юбилейчик-то? Двести сорок человек обедающих… Ты будешь говорить пятым… не забудь!
С этими словами Иван Петрович исчез, отыскивая глазами юбиляра.
Несколько обрадованный вестью о женитьбе Невзгодина, Заречный направился к жене. Он застал ее одну. Невзгодин в эту минуту разговаривал около с известным профессором химиком.
— Я и не видался с тобой сегодня. Здравствуй, Рита! — с нежностью шепнул Заречный, протягивая жене руки и словно бы внезапно притихший при виде Риты.
— Здравствуй! — безучастно промолвила она.
Он пожал маленькую руку и сказал:
— Я тебе занял место за средним столом… недалеко от юбиляра… Около тебя будет сидеть профессор Марголин… Ты, кажется, его перевариваешь? — прибавил он с грустной улыбкой.
— У меня уже есть место.
— С кем же ты сидишь? Одна?
— Нет. Я буду сидеть рядом с Невзгодиным. Он на днях вернулся из-за границы, вчера был у меня, и я ему обещала.
Это подробное объяснение, которое почему-то сочла нужным дать Маргарита Васильевна, вызвало в ней досаду, и она покраснела.
— В таком случае виноват. С Невзгодиным, конечно, тебе будет веселее! — произнес Заречный взволнованным голосом.
— Разумеется, веселее, чем с твоими профессорами.
— А ты, Рита, все еще в чем-то обвиняешь профессоров и главным образом меня? — чуть слышно спросил он.
Рита молчала.
— О, как ты жестока, Рита, — с мольбою шепнул Заречный… — Обвинять других легко.
— Я и себя не оправдываю! — ответила так же тихо Рита и громко прибавила: — А ты Василья Васильевича не узнаешь?
Услыхав свое имя, Невзгодин подошел.
Бывшие соперники встретились сдержанно. Они раскланялись с преувеличенной вежливостью, молча пожали друг другу руки и несколько секунд глядели один на другого, не находя, казалось, о чем говорить.
Молодая женщина наблюдала обоих.
Она видела в лице мужа скрытую неприязнь и поняла, что источник ее — ревность. В Невзгодине, напротив, она не заметила ни малейшего недоброжелательства к мужу. Одно только равнодушие. И это кольнуло ее женское самолюбие. Она вспомнила, как страстно относился прежде Невзгодин к своему счастливому сопернику.
Наконец Заречный сказал:
— Вас, я слышал, можно поздравить, Василий Васильич?
— С чем?
— Вы женились.
— Как же. Совершил сей долг! — шутливо промолвил Невзгодин.
Тон этот не понравился Заречному.
— И, говорят, избрали карьеру писателя?
— По крайней мере, хочу попробовать.
— И будете жить в Москве?
«А тебе, верно, этого не хочется. Уже возревновал!» — подумал Невзгодин и ответил:
— Не решил еще…
— Надеюсь, мы будем иметь честь вас видеть у нас… Вы где остановились?
Невзгодин сказал.
— На днях я буду у вас, Василий Васильич.
С этими словами Заречный поклонился и отошел, далеко не успокоенный в своих ревнивых чувствах. Такие господа, как Невзгодин, легко смотрят на брак. Недаром же он выразился о своей женитьбе в шуточном тоне. И отчего жена его не с ним?
Тем временем Звенигородцев отыскал юбиляра на угловом диване и проговорил:
— Ну, брат Андрей Михайлыч, пойдем на заклание.
— Пойдем! — покорно ответил юбиляр, поднимаясь.
Звенигородцев на минутку остановил его и спрашивал:
— Кого посадить около тебя? Молоденьких дам желаешь?..
— Зачем же дам, да еще молоденьких? — смущенно возразил старик, озираясь: нет ли вблизи жены.
— Ты находишь это несколько легкомысленным для юбилея?
— Пожалуй, что так…
— И, быть может, Варвара Николаевна этого не одобрит? — лукаво подмигнул глазом Звенигородцев и засмеялся. — Ну в таком случае ты будешь сидеть между своими сверстниками — коллегами… Или хочешь, чтоб около тебя сидела супруга твоя Варвара Николаевна? — спросил самым, по-видимому, серьезным тоном Иван Петрович, хорошо знавший, как побаивается Косицкий своей жены.
— Как знаешь… Я ведь сегодня собой не распоряжаюсь… Только удобно ли на юбилее устраивать семейную обстановку?..
— Конечно, не следует… Ее и так достаточно. Так ты будешь между коллегами. Этак выйдет солиднее… Ну, идем!
Звенигородцев с торжественностью подвел юбиляра к столу и указал ему место на самой середине. По бокам и напротив уселись профессора, в том числе и Заречный, и несколько более близких знакомых юбиляра. Супругу его Звенигородцев усадил невдалеке около одного молчаливого профессора.
Скоро все расселись за столами, и тотчас же замелькали белые рубахи половых, которые разносили тарелки с супом и блюда с пирожками, предлагая «консомэ или крем д'асперж».
В зале наступило затишье.
— Поглядите, Василий Васильич, нет ли здесь Аносовой. Я своими близорукими глазами не увижу! — проговорила Маргарита Васильевна, озирая столы.
— Вы думаете, так легко ее заметить в этой массе публики!
— Такую красавицу? Она невольно бросится в глаза.
— Ну, извольте.
Невзгодин обглядел столы и промолвил:
— Не вижу великолепной вдовы.
— Значит, ее нет. Странно!
— Отчего странно?
— Обещала быть, а она, как кажется, из тех редких женщин, которые держат слово.
В эту самую минуту сидевший за столом напротив Невзгодина, скромного вида, в новеньком фраке, молодой рыжеватый блондин в очках, все время беспокойно поглядывавший на двери, не дотрогиваясь до супа, внезапно поднялся со своего места, около которого был никем не занятый прибор, и двинулся к выходу.
