Токсичный компонент - Иван Панкратов
Добровольский расправил лоскут, взял степлер и чёткими движениями «пристрелил» край к здоровой коже. Это позволило разглаживать лоскут более смело, не боясь сдвинуть. Елена стояла рядом, держа наготове новый степлер.
– Пока ехали, она нам всякие истории рассказывала про деревни, что проезжаем, про реки – в целом занимательно, хоть и спать хотелось. Доехали до Андреевки, пересели в «Урал» – и по заповеднику.
– И где тут поход? – скептически возразил Балашов. – Так, поездочка.
– Не скажи. – Добровольский закончил с первым лоскутом, немного отклонился назад, словно художник у картины, придирчиво осмотрел контуры раны и заглянул в банку, как алкоголик в пустеющую тару. – Не везде нас на машине возили. Сначала пешочком в олений питомник пробежались. Я сразу детство вспомнил. Зоопарк на колёсах как-то к нам в город приезжал. Вагончики на рынке стояли, вонища вокруг жуткая, а мне лет восемь тогда было, радости полные штанишки. Помню, булочку оленю удалось протянуть. В том возрасте и не поймёшь, что им можно, а чего нельзя… Ты смотри, как ложится идеально. – Он разгладил очередной лоскут и подмигнул Елене Владимировне.
Его всегда удивляло то, как, при всей объективной невозможности таких совпадений взятые лоскуты очень часто идеально подходили к ранам. Причём не только по площади, но и по их геометрии, порой совершенно неповторимой. Стоит уйти чуток в сторону и сформировать «ухо» – и оно точно ложится в изгиб раны. Будто руку твою ведёт кто-то уверенный в получаемой конфигурации.
– Леночка, кончился. – Максим бросил в таз опустевший степлер. Сестра тут же протянула ему следующий. – А оленей – целое стадо, – продолжил он рассказ о поездке. – Штук сорок, наверное. И они никого не боятся. Подходят, окружают, выпрашивают. Нам маленькие солёные шоколадки дали для них – лопают так, что могло и до драки дойти. Дети в восторге. Да что дети – я сам как в детство вернулся. Фотографировал столько, что аж глаз дёргаться начал.
Он замолчал примерно на пару минут, целеустремлённо щёлкая степлером. Никто не задавал ему вопросов и не торопил с продолжением рассказа. Когда второй лоскут был окончательно закреплён, Максим оторвался от операционного поля и обвёл всех взглядом.
– Ждёте продолжения?
– Конечно, – отозвалась со своего места Варя. – Вы хоть что-то рассказываете. Этот, – она кивнула на Виталия, – просто в телефоне сидит. Виталий Александрович, вы скучный, не то что Максим Петрович! – и она пихнула Балашова коленкой.
– Я отпуск прикидываю, – буркнул тот, не отрываясь от экрана. – Максим про походы заговорил, я и вспомнил.
– Тебе там неинтересно будет. – Добровольский продолжил работу. – Ты же привык в Таиланде отдыхать, во Вьетнаме. А тут грязь, тайга, мошка, горы. Не твоё.
– Тебя послушать, так просто приморский Диснейленд. Сначала на автобусе, потом на машине, потом детство Бемби какое-то, фотографии, дети оленят кормят.
– Это сначала. – Максим посмотрел на операционную сестру, откровенно заскучавшую у стены. – Елена Владимировна, раневое покрытие пока приготовьте… Сначала да, всё мило и красиво. А потом девочка наша передала руководство какому-то бородатому хрену в кирзачах, и он нас по тропе потащил. И всё в гору и в гору. Дети носятся как угорелые, а я чувствую, что сдуваюсь. Одышка появилась, а следом за ней желание попросить, чтоб пристрелили. Бородач что-то громко рассказывает про медведей, тигров, леопардов – интересно рассказывает, хотелось бы догнать и послушать повнимательнее, а сил нет. Лена, ещё степлер!
– Тигра-то встретили? – вставила вопрос Варя. – Или хотя бы следы?
– Следов полно, только я за всеми не успевал. Отстал метров на пятьдесят. Смотрю, они кучкой присели над чем-то, посмотрели, встали и дальше. Я догоню, гляну на это место – ничего не понимаю. То ли след, то ли просто грязь размазана. Тут они в очередной раз присели и долго не встают, оглядываются по сторонам. Даже как-то притихли. И сидели они там довольно долго, я успел их догнать. Наташа, воскопран готов? – Санитарка, стоя у своего нестерильного столика с коробкой раневого покрытия, молча кивнула. – Открывай. Штук восемь для начала, – прикинул он площадь раны в пересчёте на размер сеточек воскопрана, принял из разорванного пакета первую, уложил её сверху на лоскуты и пристрелил тремя скобками. Пальцы в перчатке сразу стали жирными и скользкими, степлер приготовился выскочить из руки на пол, и Добровольский сжал его чуть сильнее.
– Не тяните, Максим Петрович, – заныла Варя. – Что там было, что нашли?
– Когда я подошёл, бородач сидел на корточках над кучкой чего-то странного. Слизь зелёная, в ней пара перьев, какие-то косточки маленькие, как из пластмассы. Он в слизи веточкой ковыряет с глубокомысленным лицом и головой качает. Я мальчика одного ткнул пальцем в бок и спрашиваю шёпотом: «Это что такое?» И он на меня смотрит, как на дебила, и так же шёпотом мне, выпучив глаза, отвечает: «Вы что, не знаете? Да это же блевотина лисы!»
Максим обвёл всех взглядом, чтобы убедиться, что все его услышали и правильно поняли.
– Понимаете, мы все на корточках сидели вокруг блевотины лисы, я прошу простить мой плохой французский! Наш проводник с умным видом её изучал и рассказывал, что лиса съела предположительно птицу и потом почему-то с ней такой казус произошёл. Кто-то эту хрень даже фотографировал. Не шучу, какая-то дамочка чуть ли не селфи на этом фоне делала – наверное, чтобы потом написать, как она видела тигра, которого от страха перед ней стошнило.
Он прицепил последнюю сеточку воскопрана и сказал:
– Конец операции, всем спасибо.
Отойдя в сторону, хирург снял нарукавники вместе с перчатками, дождался, когда Наташа развяжет ему за спиной халат, сдёрнул фартук и вышел в предоперационную – умыться.
– А в итоге-то? – услышал он голос Вари. – Вам понравилось?
Максим пожал плечами, глядя в зеркало возле умывальника и не задумываясь о том, что Варя его не видит. Открыв кран, он ополоснул руки, наклонился, плеснул на шею, не обращая внимания на мокрые полосы на хирургическом костюме – они на общем фоне пятен от пота не сильно бросались в глаза. Потом, сняв маску, несколько раз набрал полные ладони воды и с наслаждением умыл лицо, на несколько секунд замерев над раковиной с прижатыми к щекам ладонями.
Из зеркала за ним наблюдал усталый небритый мужчина под пятьдесят с полосками на носу и щеках от хирургической маски. Добровольский криво улыбнулся
