Полусвет. Страшный смешной роман - Елена Викторовна Котова
«Няни нет, одна кручусь, я ж мать-перемать», – строчила она Наташе Поленовой, при этом внимательно слушая нового клиента, могула бюджетных строек Москвы. Вслед за этим пришлось отбить звонок Самойлова, — «На встрече, позже», – что за привычка названивать, будто написать сложно.
Если бы Корнелии сказали, что писать ей бессмысленно, она бы возмутилась, хотя писать ей было – все равно, что записки в бутылках по океану пускать в надежде на чудо. Корнелия жила в уверенности, что она вовремя всем отвечает, просто сообщений такой ворох, что можно что-то и упустить. Никто ж не дает сосредоточиться. Телефон надо отключить, а еще лучше потерять, мысль, кстати… Правда, один раз она его уже теряла… Так жизнь остановилась – пришлось, все бросив, два дня покупать и настраивать новый. А потом неделю всем писать, почему остановилась жизнь.
Сейчас сосредоточиться не давал Самойлов. Его звонки и тексты заполняли телефон, правда, Куки не приходило в голову, что, если бы она на каждый месседж Матвея не отвечала тремя своими, переписки было бы втрое меньше, а времени – вдвое больше. Когда влюблен, не считаешь не только деньги, но и время. А их роман был в той поре, когда клинит разум, хочется встречаться каждую минуту, не хочется расставаться и всегда хочется секса и заветных слов. При всей безудержной потребности рассказывать всем обо всем – нужном и важном, совсем ненужном и неважном – Корнелия никого не пускала в душу. Но влюбилась в Матвея она крепко.
Матвей был не менее безбашенным. Куки хоть дети тормозили, а у Самойлова сыновья уже были взрослые, а жена тихо сидела в Лондоне в компании таких же русских жен, чьи мужья не жалели денег на то, чтоб жены не путались под ногами. Матвей лихо зарабатывал и лихо просаживал бабки, то открывал новую компанию, то закрывал, летел то в Лондон, то на Мальту, то за каким-то лешим в Колумбию. Успевал за день кинуть полдюжины постов в фейсбук, вел канал в телеграме, раздавал налево и направо интервью, крепя свой образ крупного бизнесмена. Жизнь свела двоих совершенно безбашенных людей, и с каждым месяцем они все крепче прирастали друг к другу.
Глава 3. Отдельное явление
«Вышли класскласс _эмодзи_радуга».
«В такси уже жжом жжом
_эмодзи_костер_и_костер».
«Жду на балконе, вино во льду.
Зоя с Мишей на подлете
_эмодзи_самолетик».
Всем понятный язык: по осени в Тель-Авив слетаются птицы. Зоя с Мишей – это дежурное блюдо, а Корнелия с Матвеем – подарок. Конечно, они будут жить у Маруси, как иначе? Куки – больше, чем подруга, она родня, Жукова всю жизнь ей будет благодарна…
Маруся не любила свой паспорт. Не за то, что он российский, а за то, что в нем стоит год рождения. Она уже пятый год праздновала свои сорок пять, делая ставку на грацию тела и молодость души. Не любила она паспорт и за имя Мария, само по себе достойное и сильное, ей под стать, но всех же вечно приходится одергивать: «Я вам не Машка». Звать ее надо было Марусей, можно Маней – особенно теперь, когда она поселилась в Тель-Авиве. А Машка – это непристойность, в ответ на которую она могла и вспылить. Поэтому в глаза ее называли Маруся, а за глаза – просто Жукова или Жучка. Не в том смысле, что шавка, а потому что жучи́ла.
В Штатах, которые так интересовали Наташу Поленову, Жукова работала в банке, в Вашингтон переехала и семья – кроме Ванечки, еще мама и сын, тогда кроха, а теперь красавец-парень двадцати восьми лет, правда, в рассказах Маруси ему уже который год было двадцать два… Через четыре года вернулась в Москву, взлетев в руководство одного из крупнейших банков. Там за пару лет со всеми разругалась, и ее сплавили – типа в ссылку, зато в Лондон, куда эгоист Ванечка так и не переехал. После Лондона работать на дядю надоело, Жуковой захотелось творчества. Взялась скупать убитые квартиры в prime-locations, которые перекраивала, отделывала и продавала с таким наваром, что никому не рассказывала. Чтоб не обзавидовались. Рядом с этой темой – сделки резидентов разных юрисдикций, стало быть, людям нужно помочь деньги куда-то переправить, подсказать насчет контрактов, налогов и прочих деликатных материй. А где контракты и налоги, там и офшоры, и схемы… Консультант – это вообще ни о чем, лайфкоуч – другое дело. Или совсем хайпово – фиксер, если кто понимает. А кто не знает, пусть у Google спросит. Жизнь на две-три страны – то Москва, то Берлин, то Штаты – вполне устраивала, пока лафа не кончилась. Как нетрудно догадаться, после крымнаша и вместе с санкциями.
Рубль провалился, клиенты впали в коматоз, и тут судьба нанесла удар под дых: полный отлуп на получение грин кард! Немыслимо: у Маруси муж и сын давно граждане США, она и не спешила делать грин кард, считая, что всегда успеет, а Штаты – бац и перекрыли русским кислород. В России же Марусе не было никакой жизни. Совершенно объективно не было, даже если не брать в расчет, что хочется жить то у Ванечки в Вашингтоне, то у Хельмута в Берлине. В Россию пришел пушистый звездец, любой ценой куда угодно, только прочь отсюда. Маруся впала в депрессию и сидела в ней безвылазно, пока не заехала как-то на дачу к Корнелии.
Маруся познакомилась с Корнелией на тусе. Матвея Самойлова она знала и раньше – в их полусвете параллели как раз очень пересекаются, это не геометрия. К Корнелии ее подвел один тусовщик, болтливый и шумный, успевавший за вечер смутить каждого мыслью, что тот прозевал самое важное. Он нашептывал, что Фокс – это кладезь клиентов для Маруси, у каждого все вкривь и вкось, тут ей фиксить и фиксить… Корнелии он с порога заявил: «Маня – наш человек, не обдирай ее, потому что твои привычные триста тысяч в месяц уже все равно не десятка грина». Маруся приклеилась к Корнелии, рассказывая, как она видит их будущую работу, а Корнелия все сжимала руку Матвея, сидевшего рядом, и смеялась тому, что тот ей шептал ей на ухо, ей было не до Жуковой.
Идея совместной работы была в принципе нелепа, коучинг – дело интимное, что тут пиарить? Но странным образом Куки и Маруся сдружились, и крепко: обе веселые, хваткие, без тени занудства. Встречались нечасто, а с первой минуты ощущение, будто накануне расстались: тут же фонтан рассказок, пересыпанных хохмами, с вкраплением тонко-уместных матерных словечек. А уж после того, как Куки вытащила Марусю из депрессии… Не умея и не особо стремясь привести собственную жизнь даже в подобие порядка, она в одно касание вернула Жукову к жизни!
– Есть же простое решение, сделай себе израильское гражданство!
– Да какая из меня еврейка? – Маруся даже удивилась.
Действительно, еврейка из Маруси была никакая, один дед-еврей по материнской линии. Даже мама уже не еврейка, раз мама мамы – то есть Марусина бабушка – была русской дворянкой, чем ее внучка крайне гордилась. Куки напомнила внучке, что она и сама еврейка только по отцу, стало быть, тоже никакая. Да и у Матвея еврейская линия косоватая.
Они с Матвеем наперебой просвещали Марусю, как делали израильские паспорта Лиза Осинская, Саша Горилов, Регина Гаврилова, Женя Шанская, Маша Трост, а еще Даша, другая Маша, Володя, Нинель и Нина. И Толя – не тот, который в Яффо живет, а друг Мисонова, хотя тот Толя, который в Хайфе, тоже… Матвей упивался рассказом:
