Барков советского розлива - Николай Иванович Хрипков
— Это как?
— Ну, частник, если хочет плитку выложить, там в квартире или на даче, так непременно им Зябликова подавай. Сарафанное радио, понимаете. Слава о нем просто идет. А как работу сделает, то часто ему застолья предлагают. Ну, и деньги, само собой. Он за час колыма больше зарабатывает, чем за целый день на стройке. Поэтому от этого дела никогда не отказывается. Только всё сюда уходит.
Прораб пощелкал себя по кадыку.
— Машину уже мог бы купить. Да куда там! Всё в глотку и в глотку. Прожженная она у него.
— Понял, Алексей Петрович. Пригласите его, пожалуйста, в вагончик.
«А ведь, действительно, зяблик», — подумал Топольницкий, когда на пороге возникла худенькая невысокая фигура в замызганной фуфайке и черных штанах, которые пузырились у него на коленях и на бедрах. На ногах у него были короткие кирзовые сапоги. Такие носят в армии в стройбате. Сбоку были дырки. Может быть, их сделали специально для вентиляции, чтобы не потели ноги. Его можно было назвать даже красивым: прямой нос, большие светлые глаза, высокий лоб, к которому прилипла прядка темных волос. Выглядел он совершенно спокойным, хотя прораб по дороге, конечно же, сообщил ему, кто с ним желает побеседовать. Он мял шапчонку, не решаясь оторваться от порога без приглашения.
–
Топольницкий постучал пальцем по папке и махнул рукой, приглашая садиться. «Кажется, я начинаю себя вести уже, как большой начальник. Хотя для простых людей я уже начальник». Зябликов опустился на стул, поерзал на стуле, приподнялся, отодвинул стул от стола и зажал ладони между коленами. Значит, замкнутый, не склонный к откровенности. Топольницкий показал ему раскрытое удостоверение.
— Владимир Владимирович, угадайте с трех раз, что у меня в этой папке?
Топольницкий решил, что несколько легкомысленным тоном он сможет расположить его к себе, лучше разговорить паренька. И опять забарабанил по папке.
— Не знаю, — равнодушно ответил Зябликов, демонстрируя тем самым, что ему совершенно наплевать, что там в папке.
— Ответ неверный. Вторая попытка. Ну!
— Документы. Что еще может быть в папке? Для того и носят папку, чтобы хранить в ней документы.
— Теплее. Последняя попытка, Зябликов.
— Протоколы.
— Ответ неверный. Протокол положено составлять в кабинете, когда ведется официальный допрос. Если мне нужно было бы составить протокол, я бы вас пригласил повесткой. Но, если я здесь, значит, никакого протокола я составлять не собираюсь. Понимаете, Зябликов? Вы не обвиняемый. Но если я разговариваю с вами, значит, есть в этом такая необходимость. И я надеюсь на вашу откровенность и искренность.
Топольницкий отодвинул от себя папку.
— Вот вместо того, чтобы заниматься настоящим делом, а настоящее дело — это ловить шпионов, агентов иностранных разведок, я должен заниматься вот этим. Но раз я этим занимаюсь, значит, так надо. Враг очень хитер и коварен. В борьбе с нами он использует все средства. Ведет идеологическую борьбу, чтобы разрушить наши моральные устои, воспитать из молодежи циников, лишенных всяких идеалов. Тут все средства хороши. Ну, что молчишь, Зябликов?
— А что?
— Тебе нечего сказать?
— А что мне сказать? Я не шпион.
— Ну, если бы ты был шпионом, мы бы разговаривали в другом месте и не в такой дружественной атмосфере.
— Что я сделал?
— Вот! Правильный вопрос.
Топольницкий расстегнул папку и достал тетрадь.
— Узнаешь?
— Узнаю.
— Читал?
— Читал.
— А как ты думаешь, что если вот это будут читать дети, подростки, вместо того, чтобы читать «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», что из них получится в недалеком будущем? Молчишь? А ведь не малолетка уже. В армии отслужил. Отдал, так сказать, священный долг. Работаешь. И уже должен понимать такие вещи. Ладно, сам читал. Но зачем ты это отдал другому?
— Ну, пили пивко с Витьком. Я для ржачки достал эту тетрадь, стал читать. Витька попросил на время. Ну, там переписать, может быть. Ну, я дал.
— Так! Стоп! Стоп! Стоп! Решил почитать для ржачки. Значит, у тебя тетрадь была с собой?
— Ну.
— А зачем ты ее носил с собой? Хотя ответ напрашивается сам. Собираясь попить пиво со знакомым Виктором, ты уже имел намерение почитать ему эту тетрадь. Я правильно излагаю? Если нет, поправь меня.
— Правильно.
= Виктор попросил у тебя тетрадь, чтобы переписать ее содержимое. Переписал?
— Не знаю.
— А почему он тебе не вернул тетрадь?
— Ну…
— Говори! Говори!
— Он сказал, что брат без спроса взял тетрадь. Ну, а в школе у него тетрадь отобрали.
— Правильно. Потому что Витькин брат читал эту похабщину в туалете. И эту похабщину слушала малышня, пионеры, которые делу Ленина верны. А потом мы удивляемся, почему наша молодежь пьет, курит, хулиганит и вместо слова МИР на заборах пишет другое слово тоже из трех букв. Но что тебе читать мораль? Ты взрослый человек. Ставим главный вопрос. Это сочинено и записано не тобой. Так?
— Да.
— Кто это сочинил, ты не знаешь?
— Нет.
— А как к тебе попала эта тетрадь?
— Нашел.
— Что? Нашел?
— Да. Нашел.
— Где? Как?
— В автобусе. Ну, я на работу на автобусе езжу. Народу, как всегда, было много. Я стоял на задней площадке. Ну, уже к Затону подъезжали. Стою, переминаюсь с ноги на ногу. Чувствую, под правой ногой как будто что-то есть. Наклонился. Там эта тетрадка. Ну, понятно, обронил кто-то. Какой-нибудь студент свои конспекты. Поднял тетрадь, спрашиваю: «Граждане! Никто не терял тетрадь?» Ну, обычно на обложке пишут фамилию, имя, где учится. Открыл. А там это…
— Нашел! Нашел!
Топольниццкий убрал тетрадь.
— Ладно, Зябликов. Поступил ты нехорошо. Никак советский гражданин. Надеюсь, ты осознал это? И своим поступком ты помог нашему идеологическому врагу. А как ты думал? Это не шуточки. Ржачка, видите, у них. А сознание-то твое меняется. Надеюсь, что ты это понял и осознал. Так что будем считать, что профилактическая беседа с тобой проведена. И ты раскаиваешься в своем поступке. Так же? И еще, Зябликов, о нашей о беседе, о том, о чем мы говорили, никому. Ни слова! Понял!
— Алексей Петрович будет спрашивать обязательно.
— Алексею Петровичу тем более. Уже завтра в газетке всё пропишет. Он же у вас журналист по совместительству. Скажешь, что об одном сослуживце расспрашивал.
— Я могу идти?
— Можешь.
Зябликов поднялся. Рабочие штаны не по размеру пузырем раздувались на его худенькой заднице.
— Это… —
