13 дверей, за каждой волки - Лора Руби
Фрэнки полагала, что никакой отец не может сказать ничего такого, что удивило бы ее.
Она ошибалась.
Как можно старательнее изображая ирландский акцент, я проревела прямо Фрэнки в ухо: «Ад! Огонь! Сера!»
Она даже головы не повернула.
Проповедь мне наскучила, я вылетела из церкви во двор и остановилась посреди завесы падающего с неба дождя со снегом, который не мог ко мне прикоснуться, не мог заморозить или намочить. На верхних этажах общежитий от окна к окну металась тень. Перелетала слева направо, пока призрачная девушка с разбитым лицом не выскочила сквозь оконную раму, не расколов стекла. Она рухнула на землю, крича: «Нет, пожалуйста, подождите!»
Понимаете?
Ад – это не то, что вы думаете.
Ангелы из крови и камня
Оставив всех в собственных версиях ада, я решила навестить ангела посреди двора. Высеченная из белого мрамора, с раскинутыми огромными крыльями, она стояла на трехъярусном каменном постаменте, как украшение на свадебном торте. Ангел держала за руку маленькую девочку, а рядом с ней сидел мальчик, читающий книгу. Монахини говорили сиротам, что статуя присматривает за ними, оберегает их. В хорошую погоду дети собирались вокруг нее, рассаживаясь на постаменте, как и многочисленные птичьи стаи. Но сейчас сироты были в церкви, и дождь со снегом падал серебристой завесой, так что статуя находилась в моем полном распоряжении.
Расположившись на камне у ее ног, я стала рассказывать обо всем, что видела утром: от голодных младенцев до Фрэнки, которую сбросили с кровати, и девушки с разбитым лицом. Ангел была моей исповедницей; отцу Полу я бы ничего не рассказала, даже если бы могла. Я видела отца Пола в полосатой пижаме, свернувшегося в кровати, как ребенок. А если вы видели кого-то в полосатой пижаме, свернувшегося, как ребенок, с двигающимися под веками глазами, трудно думать о нем как о человеке, которому можно доверить свои самые сокровенные тайны и величайшие грехи; как о человеке, который может дать вам отпущение. Наверное, грешно осуждать пижаму священника, поэтому я покаялась и в этом. Затем я, как всегда, сказала ангелу, что люблю ее крылья и хочу знать, как получить собственные.
«Как ты стала ангелом? – спросила я. – Как ты отсюда выбралась? Почему я здесь? Разве я мало заплатила?» Я ждала ее ответа, хоть это было глупо и невозможно. А потом глупым и невозможным мне показался весь мир: разве ангелу трудно дать небольшой совет? Не думаю, что я так много прошу.
«Это твоя проблема, ты никогда не думаешь, что просишь слишком много», – произнес чей-то голос. Он принадлежал не ангелу, моей матери и звучал у меня в голове. И сетовал так, будто мы обе по-прежнему живы. «Ты никогда не думаешь ни о ком, кроме себя, никогда!» Я проигнорировала голос и рассказала ангелу о сандвичах с тефтелями, говяжьей солонине и кофейных пирожных на Небесах. Тоже невозможные вещи. Ангел не стала возражать.
Когда я надоела ангелу, а она – мне, когда ее прекрасная улыбка стала больше напоминать усмешку, я покинула двор. В детстве я слышала о привидениях или, скорее, о местах, где они появляются: старых домах, кладбищах, темных ночных дорогах. Девочки в коттедже Фрэнки по-прежнему шептались о воскресшей Мэри, прекрасной девушке в белом, которую сбила машина, когда она возвращалась домой с танцев в «Уиллоубрук Бол рум», что в пригороде Чикаго. Говорят, теперь она идет на северо-восток по Арчер-авеню, пока ее не подбирает к себе в машину какой-нибудь ничего не подозревающий молодой человек. Она всю дорогу молчит, а когда они проезжают мимо кладбища Воскресения, исчезает.
И тем не менее, в отличие от многих других, я не брожу по кладбищам. Ладно, я брожу не только по кладбищам. Я спускалась на лодке по реке Чикаго, объехала на поезде вокруг всего Чикаго-Луп, а на автомобилях – каждый дюйм в городе и за его пределами. Я ходила куда хочу и когда хочу.
Но есть у меня и любимые места. Гуляя по кладбищу Святого Генриха и приветствуя могилы: «Здравствуйте, леди, здравствуйте, джентльмены», – как-то раз я прошла сквозь кованую ограду на улицу. Миновала приютскую оранжерею и лавку «Ангельские цветы», где мальчики из приюта выращивают цветы, срезают, собирают в букеты и продают. Дальше находятся лавка мясника и хозяйственный магазин на углу. Поскольку было воскресенье, улицы заполняли люди, надевшие под пальто лучшую одежду для церкви. Они держались за воротнички и шляпы и ежились от дождя со снегом. Они не обращали внимания на двух мужчин с покрытыми морщинами и сажей лицами, которые распивали на крыльце бутылку, смеясь сквозь испорченные зубы. Мимо с грохотом проехала большая машина, забрызгав хорошо одетого джентльмена на тротуаре. Пострадавший потряс кулаком, но машина не притормозила ни ради мужчины с кулаком, ни ради лежащей посреди улицы растерзанной женщины, чьи руки и ноги переломились во многих местах. Интересно, сколько раз она умерла? Два? Двести? Через несколько секунд женщина соскреблась с асфальта и пронеслась мимо меня – огромный розовый паук, убегающий по тротуару.
Я оставила женщину-паука и продолжила свой путь то пешком, то по воздуху. Магазины, многоквартирные дома, наглухо закрытые решетки превращались в размытые полосы. Я неслась вдоль тротуаров и плыла по улицам, пока не добралась до одного из своих любимых мест – побережья озера Мичиган. Озеро было таким красивым, особенно подернутое блестящей вуалью мокрого снега… А вода и воздух – полны тайн. Я села на песок и стала наблюдать за взмахами русалочьих хвостов над спокойной гладью. Опять ворвался голос мамы: «Русалок не существует! Брось эту сказочную чепуху». Но я заткнула уши пальцами и запела так, как, по моим представлениям, поют русалки: бессловесное гудение, от которого вибрирует в груди, достаточно сильное, чтобы нарушить течение. И хотя я не могла ощущать ни песка под собой, ни вибрации, я представляла, что моя русалочья песня завлекает в воду ничего не подозревающих мальчишек, которых ждет счастливый и восхитительный роковой конец.
«Хватит, я брошу эти непристойные книжки в огонь. Ты выйдешь замуж за Чарльза Кента и будешь благодарна, слышишь меня? Ты меня слышишь? Слушай…»
«Слушайте», – сказала я мокрому снегу, песку, воде.
Слушайте.
Слушайте.
Слушайте.
* * *
Когда
