Кто скажет мне слова любви… - Ирина Верехтина
– Домой нас отправляли. Последняя ночь, утром самолёт. Вечером в казарме сидели, радовались, что домой завтра. Он за водой к колодцу вышел, у нас колодец во дворе, шагов пятнадцать всего… Ну, он и пошёл… – Толик повторялся в словах, не в силах сказать главное. – У колодца его снайпер застрелил. Мы всей казармой матери его письмо написать хотели, чтобы она не казённый ответ получила, чтобы по-человечески. Весь вечер писали… что геройски погиб. Он ведь героем был, войну прошёл… Он героем был! – повторил Толик, и Тася согласно закивала головой. – Так и не смогли написать, ведь пиши не пиши, а Витьку не вернёшь, мать не увидит его, никогда не увидит. На фотографиях только. Плакали мы, – признался Толик. Из Тасиных глаз брызнули слёзы.
Он поцеловал её в глаза, смывая слёзы губами, и улыбнулся: «Солёные, как море… Не плачь. Аллах его душу взял, она теперь в ком-то другом живёт, Витькина душа, – буднично сказал Толик, и Тася как-то сразу ему поверила, и ей стало легче… – А матери Витькиной мы помогаем, деньги шлём, и приезжаем каждый год, на годовщину. Ну, там… Сарай поставить, забор подправить, крышу… Сена накосить на зиму. Мы теперь вместо Витьки – её сыновья. Мы все.
У Таси сдавило горло от этих слов, она взяла его руку в свои, ощутила загрубелые мозоли… и поцеловала, прямо в ладонь. Толик обеими руками взял её лицо и, запрокинув ей голову, поцеловал уже по-настоящему. Дома Тася подошла к зеркалу – губы распухли и немного болели, и эта боль доставила ей удовольствие.
Толик позвонил на следующий день и пригласил в кино. Потом на футбол. Потом на спидвей. Потом на вечер юмора. Потом на балет… И каждый раз дарил ей букет гвоздик – Тасиных любимых, розовых. И откуда он знал, как догадался?..
–Толик! Зачем ты так тратишься каждый раз? – протестовала Тася, но Толик только усмехался. И смотрел на неё, не в силах оторвать глаз.
– Моя девушка всегда должна быть с цветами в руках. Пусть все видят! – объяснил Толик, и Тася не поняла, при чём тут все? Она любит его просто так, без цветов и подарков, ей ничего не надо. Но Тася молчала, боялась его обидеть, боялась, что не поймёт. Он совсем другой…
Тася многого не понимала из того, что объяснял ей Толик. Он рассказывал об обычаях и традициях, о том, как следует вести себя мужчине, и как – женщине. Получалось что мужчине позволено всё. А женщине непозволительно даже обидеться на него за это. Тася слушала и молчала, и Толику нравилось, что она молчит. Не возражает, значит, согласна. А ей просто не хотелось его обидеть. Пусть себе говорит… Главное – он любит её и хочет сделать своей женой. Он сам ей это сказал.
– Поедем к моим родителям, дадут благословение, женюсь.
– А если не дадут? Если я им не понравлюсь? – спрашивала Тася.
– Понравишься. Ты только молчи. Ничего не говори. Дадут благословение, тогда можешь говорить что хочешь, тогда уже всё равно, – улыбнулся Толик, и Тася снова его не поняла… Переспрашивать она не решилась.
Глава 4. Виновник торжества
В начале весны Толик пригласил её на день рождения. Тасе почему-то не хотелось ехать, тем более в общежитие. – «Не хочешь? Не приедешь, значит?» – растерянно переспросил Толик. Оттого ли, что он не настаивал и не уговаривал, и голос у него был какой-то несчастный, Тасино сердце затопила горячая волна нежности. Да что она, в самом деле! В Москве у него никого нет, только Тася, ему некого больше пригласить, а она отказалась. Да что она, в самом деле! Наверное, Толик хочет показать друзьям свою будущую жену, похвастаться. У Таси радостно забилось сердце… Будущая жена! А потом они поедут к его родителям, в далёкое дагестанское село Или это аул? Тася никогда не была в Дагестане. Толик рассказывал, что у них большой дом, большой сад… А мандарины в саду не вызревают, им зимой холодно. Поэтому они растут прямо в доме, в кадках. А весной их выносят в сад.
Тася слушала и не верила…
– Не веришь? Увидишь, поверишь, – заглядывая ей в глаза, смеялся Толик. Скоро она увидит всё своими глазами. Толику дадут квартиру в Москве, он сказал, что ему полагается, как «афганцу». У них будет семья, и обязательно – сын и дочка. Обязательно!
Тася ехала и радовалась – все двадцать три остановки, до самого Тёплого Стана. К Толику они отправились втроём – Тася, Вика и Танечка. Толик сам попросил её взять с собой подружек: «И тебе спокойней, и ребятам будет с кем танцевать». От метро пришлось ехать на автобусе – целых шесть остановок, потом они долго не могли найти нужный им дом, расспрашивали редких прохожих – «Извините, Вы не подскажете?..». Когда наконец добрались до общежития, Тасино радостное настроение исчезло, сменившись неясной тревогой. В дурные предчувствия Тася не верила, чепуха это всё, сказки! Глубоко вдохнула, прогоняя охватившее её чувство тревоги, и с замершим сердцем нажала на кнопку звонка.
Дверь открыл мужчина лет тридцати пяти с внимательным взглядом цепких чёрных глаз. Глаза Тасе нравились. Она улыбнулась – этим глазам, их симпатичный обладатель отступил на шаг, впуская девушек в квартиру, после чего не произнеся ни слова ушёл в свою комнату. Тася услышала щелчок запираемой двери. Всё правильно, это ведь общежитие…
В конце коридора открылась ещё одна дверь, и з неё гурьбой высыпали ребята – однокурсники и друзья Толика. Последним, широко улыбаясь, вышел «виновник торжества». За эту его улыбку – с прищуром лучистых глаз цвета тёмного мёда, с нездешним изгибом вишнёвых губ (они и сладкими были, как спелые вишни, его губы) – за эту улыбку Тася безоглядно прощала ему всё. А прощать было что…
Как оказалось, они пришли не к Толику (что неприятно поразило Тасю): комната принадлежала его другу Анвару, у которого и собрались отмечать день рождения Толика. Сам же именинник жил в соседнем подъезде. Впустивший их в квартиру молчун оказался соседом Анвара. Ребята называли его Старым. На вопрос Таси, почему Старый заперся у себя в комнате вместо того, чтобы присоединиться ко всем, Толик недовольно буркнул: «Да ну его! Старый – он и есть старый, он всегда такой. Сидит у себя как сыч и телевизор смотрит. Дверь ни за что не откроет, хоть ногами стучи…
