История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев
– Да здесь и пару-то совсем нету! Ну-ка, Яшк, как следует поддай что ли!
На самом же деле баня и так вся содрогалась от пара, и если бы она была на колёсах, то непременно поехала бы, как паровоз.
Яков, поддев в большой ковш воды, остерегаясь ожога, энергично плеснул воду на раскалённые камни-голыши на каменке, опасливо отскочил в сторону. Из хайла каменки диким зверем бросился белёсый пар, заполняя углы бани, обдавая оголённые тела парильщиков.
– Вот это другое дело! – блаженно пробурчал Осип, нахлыстывая свое тело зелёным, пахучим, берёзовым веником, предварительно ошпаренным горячим кипятком. Первым с полка соскочил Семион, за ним вскорости спрыгнул и Яков, а Осип, продолжая хлыстать себя веником и мыча от удовольствия из замаскированного паром угла полки, победоносно давясь сухим паром, прошамкал:
– Вы что отсюда повскакали? Ай, сбердили ? А мне хоть бы што!
Победил в споре Осип. Яков с Семионом, пополоскавшись в воде, вскоре вышли в предбанник, там оделись и разошлись по домам, а Осип, попарившись на просторе вволю, блаженно помылся в двух водах, смыв с себя грязь и пот, тело его делалось таким, каким бывает рак, когда его вытащат из кипятка. Здоров и силен Осип с молодости. Или в отца он выдался, или сам по себе налился силой, или паром он выгоняет из себя всякую немощь, только в селе он славится как обладатель непомерной силы. Драться с ним лучше не связывайся, сграбастает и забросит в сугроб, а там барахтайся в снегу.
То ли от пара, то ли от недоглядки Якова, только случилась беда. Не успела из бани, помывшись, прийти домой Фектинья, как на улице тревожно забегали, закричали «Горит!». Отдыхавший на кутнике Яков торопливо выскочил из избы, взглянул, а его баня вся объята пламенем. Бабы торопливо таскали воду ведрами с озера, благо прорубь оказалась поблизости, мужики, вооружившись топорами и баграми, растаскивали баню по бревнышку в сторону, гася их снегом. Растерявшийся от неожиданности Яков не нашёл больше ничего сказать, как крикнуть мужикам:
– Да погодите растаскивать баню-то! Бревна надо переметить.
– Да разве на пожаре есть, когда метить! Пока метишь, вся баня сгорит! – упрекнул его Иван Федотов с весёлой усмешкой, с топором в руках, выламывая банную дверь.
Беда не ходит в одиночку – идет горе за несчастьем. После бани и пожара разгоряченному Якову захотелось попить чайку. Фектинья поставила самовар, а когда он вскипел, Осип поставил его на стол и принялся за чаепитие. Наморившись от жажды, Яков нетерпеливо стал наливать в чашку кипятку, но вода медленно текла из засорившегося крана, и он решил его продуть. Отвернув кран, Яков, припадши, в него дунул, кипяток, хлестнув, обжёг Якову губы и ошпарил кожу во рту. Кожа мгновенно вздулась пенками, он выплюнул ее на ладонь. Якова отвезли в больницу, где он пролежал три дня, а потом выписали домой.
Проболел Яков с неделю. В это время на дежурство в совет не ходил, там обошлось дело и без него. В эту неделю есть было нельзя, особенно жесткую пищу, довольствовался он только киселем и сладкой водичкой. От скуки ради Яков приглашал к себе в дом по вечерам любителей поиграть в карты. С юности своей он любит переброситься в картишки, побанковать «в очко». Позабавиться игрой в карты в этот вечер к Якову собрались парни Минька Савельев, Федька Лабин, еще несколько парней и мужиков. Пожаловал Кузьма Оглоблин. Сюда же приплюхал со своим медным пятаком и Семион. Он решил испробовать, не посчастливится ли, не выиграет ли на свой пятачок с целковый денег, которые бы так пригодились в хозяйстве.
Хозяин избы Яков гостеприимно встретил игроков жестами (ему от ожога трудно еще было разговаривать), просил проходить к столу. Проходя вперед, Оглоблин Кузьма бегло осмотрел внутренность избы, попутно обратил внимание на пол, от изношенности на котором высоко выступали сучки. Видимо, немало было пошаркано ногами по нему. В избе накурено, хоть топор вешай. Как говорится, переливается дым коромыслом. Табачный дым, разместившись в два яруса: сизый занял верх, а зеленоватый колыхался внизу, под лавками и под столом – скрывая ноги людей. Верхние струи белёсого дыма маскировали лица игроков, и только по догадкам можно определить, чье лицо.
Во время игры в карты как-то принято курить всем. Видимо, в это время азартнее каждый себя чувствует в желании выиграть, и дым в таких случаях, видимо, становится вкуснее и слаще. Поэтому-то и курят все, нещадно наполняя дымом внутренность избы, коптя ее стены и потолок, невольно забивая свои легкие копотью. Некоторые, особенно Федька Лабин, искусно дым выпускали кольцами и причудливыми завитушками. А некоторые, как Оглоблин, не выпуская «сосульку» изо рта, искусно морщат свое лицо, избавляясь от назойливой струи дыма, которая нахально так и лезет в глаза. Яков же курил по-особенному: он, затянувшись папироской, величиной с оглоблю, с нарочитой медлительностью выпускал изо рта и ноздрей дым и вторично снова его втягивал через рот в себя, словно жалея напрасно тратить живительную силу дыма. Дым при его разговоре затейливо то влетал снова ему в рот, то снова выталкивался оттуда. Семион со своей «кормилицей» трубкой тоже не отставал от остальных. Он обильно заполнял дымом все углы и закоулки Якововой избы. Некоторые к полуночи, обестабачившись, становились нахлебниками Якову. Никому не отказывая, он охотно допускал к своей железной банке из-под чая, до краев набитой пахучим табаком-самосадом. Чувствуя такую лафу, курили, дымили, коптили…
Рассевшись за столом, игроки принялись за игру.
– А кому банковать? – спросил Федька, вынув из кармана новенькие, только что купленные в лавке карты. Он щегольски трепыхнул ими, стал раздавать игрокам «до туза». Первому банковать досталось Миньке Савельеву. Обойдя круг и обыграв почти всех, он объявил «стук», выделив из банка гривенник хозяйке избы за квартиру и табак.
Сняв с банку кучку звенящей мелочи около рубля, повеселев и чувствуя себя окрылённым от успешного начала игры, Минька стал терять чувство меры и нерасчётливо начал метать ставки, наугад набирая очки. Банковал и Семион, он старательно прикуплял себе карты, стараясь набрать не очко, так двадцать, чтоб его пятак домой возвернулся сам и за собой приволок хотя бы рублишко выигрышу. Он потаённо выжимал очки, с азартом вымарщивая их, кладя колоду карт на стол. При этом он пыхтел, сопел, тужился. Внутри у него клокотало и хлипало, словно там кто-то играл на худой гармони. Кузьма, не стерпев, заметил:
– Что это у тебя, Семион Трофимыч, внутре-то так барахтит?
– Это
