Скугга-Бальдур - Сьон Сигурдссон
– Я знаю, Хаулфдаун, дорогой, я знаю …
Но еще больше Фридрика пугает последовавший за этим вопрос дурака:
– А-г где он-на… моя Абба?
Кипит вода, позвякивает крышка, у горлышка чайника легко пузырится пена.
– Кип-пи-ит… – всхлипывает Хаулфдаун.
Это первый звук, донесшийся от него с той минуты, когда Фридрик-травник сообщил ему, что подружка его, Абба, умерла, и что она и была тем самым «трупом», за которым прислал его сьера Бальдур, и сегодня этот гроб, который он видит там, на столе в комнате, будет предан земле на Дальботненском кладбище. Новость так поразила Хаулфдауна, что он зашелся долгим беззвучным плачем. Слезы катились из глаз и из носа, а нескладное тело сотрясалось на стуле, как тот листочек, что, трепыхаясь на осеннем ветру, не знает, оторвется он от кормившей его все лето ветки или так и будет там дальше висеть и вянуть, – и одно не лучше другого.
Пока дурак оплакивал свою невесту, Фридрик выставил на стол прибор для чаепития: прекрасной ручной работы английский фарфоровый чайник, две цвета слоновой кости фарфоровые чашки с блюдцами, оправленный серебром молочник и такую же сахарницу, две чайные ложечки и ситечко из бамбуковых листьев. Под конец он достал чайницу, изготовленную из отшлифованного и покрытого лаком дуба, на которой виднелась надпись:
A. C. PERCH‘S THEHANDEL
Плеснув немного воды в заварной чайник, Фридрик дал ему постоять, чтобы фарфоровые стенки прогрелись, затем отмерил туда четыре ложки чайных листьев и залил их крутым кипятком. Пьянящий аромат дарджилинского чая наполнил кухню. Подобный аромат поднимается от свежевспаханной земли: там тоже дух сладкий, пропитанный наслаждением, ну или хотя бы воспоминанием о тех наслаждениях, которые лишь одному из них довелось познать – Фридрику Б. Фридйоунссону, ученому ботанику из Брехки, одетому по-европейски в длинные штаны и жакет и с бантом «а-ля поздний Байрон» на шее.
Чайный аромат поднимает дух Хаулфдауна и заставляет его позабыть о своем горе.
– А к-как э-это назыв-вается?
– Чай.
Фридрик разливает чай по чашкам и накрывает английский фарфоровый чайник грелкой. Хаулфдаун обеими ручищами берется за чашку, подносит ее к губам и осторожно пробует напиток.
– Чай?
Чудно,́ что у такого вкусного напитка такое короткое название. Ему бы в по́ру называться «Иллустререде Тидене» [2] – а это было самое длинное название, какое дураку было известно.
– А-а-а эт-то из Дании?
– Нет, это с гор Гималаев. Они такие высокие, что подняться на них – это как взойти на нашу гору тринадцать раз, да и то не дойдешь до вершины. Там, высоко на склоне этой великой горы, стоит селение Дарджилинг. Когда птицы в Дарджилинге начинают свой утренний щебет, оживают дорожки, бегущие от селения к чайным полям – это на свою работу спешат сборщики чая. Они бедно одеты, но у некоторых в носу – серебряное колечко.
– А-а-а т-то дрозды щебечут? – спрашивает дурак.
– Нет, то щебечут певчие овсянки, а сквозь их затейливый гомон слышится перестук дятла.
– А-п п-птиц, что я знаю, там не-ету?
– Да поди трясогузка там водится, – отвечает Фридрик.
Хаулфдаун кивает головой и прихлебывает из чашки, а Фридрик, подкручивая кверху левый ус, продолжает свой рассказ:
– У садовой калитки каждый сборщик получает свою корзину, и рабочий день начинается. До самого вечера собирают они верхние листочки с каждого куста, и подушечки их пальцев – это первая остановка чая на его долгом пути, что заканчивается, например, здесь, в Брехке, в нашем чайнике.
Так проходит этот утренний час.
На улице уже по-дневному светло, когда Фридрик и дурак выходят из дома, держа между собой гроб. Они несут его с легкостью: покойница не была крупной, да и гроб не великого искусства – сколочен из там и сям найденных по хутору древесных отходов, впрочем, вполне еще пригодных к употреблению и вроде бы без трещин.
На подворье их ожидает успевшая досыта нажеваться лошадка Роза. Мужчины укладывают гроб на сани, хорошенько его привязывают и длинными жердями крепят сани с обеих сторон к седлу.
Покончив с тем, Фридрик достает из кармана письмо и показывает его Хаулфдауну:
– Это письмо отдашь сьере Бальдуру, но только после похорон! Если он спросит о письме раньше, скажи, что я забыл тебе его дать. А потом, как он отхоронит, ты и «вспомнишь»…
Фридрик засовывает конверт глубоко в карман дурака и, похлопав по карману, повторяет:
– После похорон!
И они прощаются: человек, чьей когда-то была Абба, и жених ее – теперь уже бывший.
* * *
Брехка в Долине, 8 января 1883 года
Его преподобию Бальдуру Скуггасону.
С сим посылаю Вам 33 кроны. Это – уплата за погребение усопшей Хавдис Йоунсдоттир, и включает Вашу долю, вознаграждение шести носильщикам, плату за доставку гроба с хутора до церкви, за могилу, за три колокольных звона, а также за кофе, сахар и хлеб для Вас, носильщиков и тех гостей, что могут явиться на похороны.
На отпевании покойной, надгробной речи или читке родословной я не настаиваю, и тут Вам вольно поступать в согласии с Вашим вкусом, душевным расположением и пожеланиями прихожан.
О гробе и облачении усопшей я позаботился саморучно, ибо привычен к такого рода работе со студенческих дней моих в Гагене [3], что, кстати, брат Ваш, Вальдимар, и может подтвердить.
Надеюсь, на этом отношения наши касательно похорон Хавдис Йоунсдоттир полностью завершены.
С почтением, Ваш покорный слуга Фридрик Б. Фридйоунссон
P. S. Сегодня ночью приснилась мне бурая лиса, что бежала по каменистой пустоши и направлялась сюда, к нам в Долину. Жирнющая была и на диво густошерстая.
Ваш Ф. Б. Ф.
* * *
Вот теперь дурацким похоронным дрогам всего достает, и они выезжают со двора. Или скорее так: они неуправляемо несутся вниз по склону до тех пор, пока наконец у самой реки человек, лошадь и мертвец не приходят в некое равновесие.
По берегу этой речушки можно, как на коньках, проскользить прямехонько до самых дверей Дальботненской церкви.
А Фридрик-травник возвращается в дом, надеясь, что Хаулфдаун (с дурака-то что взять?) не станет по дороге открывать гроб и заглядывать в него.
В субботу, 17 апреля 1868 года, к мысу Онглабрьотснеф, что на полуострове Рейкьянес, прибило штормом потерпевшее крушение громадное грузовое судно – аспидно-черное, трехпалубное и трехмачтовое. Одна из мачт была порублена на куски, и экипаж,
