Повести и рассказы - Яков Петрович Бутков
Горюн склонен и к сильным чувствам. Он выходит из состояния апатии и оцепенения, влюбившись в незнакомую девушку, встреченную на улице: «сердце его, всегда спокойное, вдруг забилось, заходило, подобно часовому маятнику; воображение, дотоле охлаждаемое опытностью, закипело, расцветилось роскошными картинами, какими оно вообще имеет обыкновение соблазнять человека, когда сорвется с тяжелой цепи рассудка». Но его постигает удар, подобный тому, который испытал Пискарев в «Невском проспекте» Гоголя. «Противоречие существенности с идеалом» убивает Горюна морально, а потеря службы превращает его в нищего, который спасается от голода обедами на поминках.
Герои Буткова остаются жертвами окружающей действительности, если даже они пытаются в каких-то формах воплотить свой протест, утвердить свою личность. В повести «Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева» возникает образ коломенского бедняка, который, подобно многим «ничтожным героям», «умаляется» перед власть имущими. Но лотерейный выигрыш — великолепная карета — вносит новые черты в психологию героя. Карета дает возможность Залетаеву, как ему кажется, стать в иные отношения с обществом. Он покупает адрес-календарь и, воображая, что совершает акт «мщения обществу», ездит в своей карете по домам важных должностных лиц и оставляет всюду свои визитные карточки (хотя для этих путешествий ему пришлось заложить свою последнюю шубенку). Эти визиты должны были, по замыслу Залетаева, привести к тому, что о нем заговорит «высший свет и весь город». Временами его охватывает отчаяние: ведь «власть имущие» могут отнять карету, а сам он будет «открыт, обнаружен, запрещен и пресечен». В конце концов «протест против общества» оказывается пустой затеей, Залетаев осознает свое бессилие перед лицом чиновничьего Петербурга.
Как мы видим, изображение Бутковым судьбы «маленького человека» не связано с идеями борьбы и тем более революционного протеста, — в этом сказалась ограниченность критицизма писателя. Но безусловны гуманистическая направленность его творчества, свежесть и оригинальность трактовки его главной темы.
III
Злободневность содержания рассказов и повестей Буткова, своеобразие подхода к актуальной проблеме — изображению социальных низов, все это вызвало журнальную полемику сразу же после появления первой книги «Петербургских вершин».
Одним из первых выступил с отзывом о книге враг демократизации литературы Фаддей Булгарин. Книга Буткова была разрешена к печати 7 сентября 1845 года, а уже в ноябре о ней появился фельетон в «Северной пчеле» (№ 243). С первого взгляда могло показаться, что Булгарин относится к «Петербургским вершинам» сочувственно. Он говорил о том, что книга заставляет «мыслить и чувствовать», что автору свойствен ум, «чистый юмор» и наблюдательность. Однако всем содержанием своего фельетона Булгарин обнаружил, что его похвалы — не более как хитрый политиканский ход. Смысл отзыва заключается в противопоставлении Буткова — Гоголю, в извращении содержания и направленности «Петербургских вершин». Именно такова суть утверждения о том, что у Буткова, в отличие от Гоголя, «достоинство не в грязных картинах, а в истине», что «Гоголь смешит карикатурами и… пишет картины грязью», а Бутков «рисует с натуры и светлыми красками». Воздав эту «хвалу» Буткову, Булгарин тут же проболтался о ее цели, заметив; «Некоторые журналы, разумеется, употребят все свое усилие, чтобы уничтожить г. Буткова за то, что „Северная пчела“ его хвалит… и за то, что при его имени вспомнили имя Гоголя, как творца натуры 15 класса…» Но Белинский разгадал приемы продажного критика и вскрыл их в своей рецензии на «Петербургские вершины». Одобрительно отозвавшись о книге, Белинский, в противовес Булгарину, указал, что у Буткова талант не юмористический, а чисто сатирический, то есть обличительный. Бутков «умеет заметить смешную сторону предмета и схватить ее. Этого мало: у него не только виден ум, но и сердце, умеющее сострадать ближнему, кто бы и каков бы ни был этот ближний, лишь бы только был несчастен»[4].
В своем отзыве Белинский отметил также и недостатки первой книги «Петербургских вершин», ее неровность, обилие описаний, но заключил, что у Буткова есть ум и дарование, что он умеет иногда «говорить довольно оригинально о вещах самых простых»[5]. Когда же вышла вторая книга «Петербургских вершин», Белинский нашел ее «гораздо лучше первой», добавив: «хотя и первую мы не нашли дурною». Подчеркивая оригинальность этого писателя, он писал: «Может быть, талант г. Буткова односторонен и не отличается особенным объемом; но дело в том, что можно иметь талант и многостороннее и больше таланта г. Буткова — и напоминать им о существовании то того, то другого еще большего таланта, тогда как талант г. Буткова никого не напоминает — он совершенно сам по себе. Он никому не подражает, и никто не мог бы безнаказанно подражать ему. Вот почему особенно любуемся мы талантом г. Буткова и уважаем его. Рассказы, очерки, анекдоты — называйте их как хотите — г. Буткова представляют собою какой-то особенный род литературы, доселе небывалый»[6]. Благожелательно отозвались о первой и второй книге «Петербургских вершин» и другие критики. Они отметили не только одаренность, наблюдательность, ум автора, но, в пределах цензурных возможностей, намекнули на ее социально-обличительное направление. Так, в газете «Русский инвалид» было сказано о свойственном книге Буткова «желчном остроумии», «негодующем взгляде на общество и жизнь»; «Литературная газета» подчеркнула, что благородное направление и юмор Буткова часто навевают на душу грустные мысли.
Сочувственно встретил книгу Аполлон Григорьев, посвятивший ей обширную рецензию в
