Никто не знает тебя - Брианна Лабускес
Гретхен пересекла комнату и подошла к ночному столику. Взяла в руки рамку с фотографией Лены и ее бабушки на выпускном вечере юридической школы и нежно провела кончиком пальца по лицу подруги.
— Я вот чего не понимаю, прямо умираю от любопытства… — вывел ее из задумчивости застывший в дверном проеме Шонесси. Напарницу он, видимо, потерял где-то по дороге из гостиной в спальню.
Гретхен промолчала: нет нужды поощрять Шонесси, он и без того все выложит.
— Почему Лена взялась за это дело?
Вопрос детектива оказался удивительно созвучен ее собственным мыслям. Гретхен обернулась к Шонесси и, размышляя, склонила голову набок:
— Все полагают, из-за меня.
— Из-за того, что Виола Кент несомненный… — Шонесси неловко повел рукой.
— …психопат, — закончила Гретхен, забавляясь его нерешительностью. — Говори не стесняясь. Этим ты ее не призовешь.
Шонесси фыркнул:
— Значит, Лена взяла это дело не из-за тебя?
— Не из-за меня, — замотала головой Гретхен, отгоняя раздавшийся в ее ушах призрачный голос Лены: «Вы с ней одного поля ягоды». — Предполагая обратное, ты упускаешь из виду одно важное обстоятельство.
— Какое?
— Такое, что Виола Кент — психопат, склонный к насилию.
— Это мы уже установили, — отрывисто бросил Шонесси, однако в его тоне не сквозило и тени раздражения.
Обычно детектив, в отличие от Гретхен, которая вспыхивала, как порох, прекрасно владел своими эмоциями. Возможно, они идеально подходили друг другу, и одна мысль об этом приводила Гретхен в неописуемую ярость.
— А я не склонный к насилию психопат, — сварливо добавила она. — Для тебя что склонный к насилию психопат, что не склонный — все едино, а вот Лена понимала разницу между ними.
— И какая между ними разница? — уточнила Маркони, выглядывая из-за спины Шонесси.
Гретхен скользнула по ней взглядом, раздумывая, многое ли та успела ухватить из их разговора и нужно ли ей вообще отвечать. Напарники у Шонесси менялись, как узоры в калейдоскопе, и не оставляли по себе никакой памяти, кроме имен. Правда, некоторые из них отличались любезностью и учтивостью, хотя Гретхен крайне сомневалась, что Маркони из их числа. В другое время она проигнорировала бы вопрос Маркони, но сейчас на нее, ожидая ответа, пристально взирал Шонесси, и ей не хотелось портить благодушного настроения детектива.
— Такая же, как между серийным убийцей-маньяком Тедом Банди и… — Гретхен поморщилась и неохотно выдавила давно приевшуюся ей глупость: — …и брокером-дегенератом с Уолл-стрит.
— Ясно, — кивнула Маркони.
Шонесси одобрительно замычал, хотя слышал эту фразу бессчетное количество раз — ровно столько же, сколько Гретхен слышала его объяснения по поводу дамы без полицейского значка, слоняющейся по месту преступления.
— И что ты обо всем этом думаешь, Грета? — спросил Шонесси.
«Я наломала дров…»
— Это не убийство.
Когда знаешь кого-то почти три десятка лет, приобретаешь способность без труда читать невысказанные им или ею мысли.
— Ну да, — с легкостью согласился Шонесси. — Но ты что-то не договариваешь, верно?
Гретхен оглядела спальню и вновь уставилась на Шонесси. Электрический свет, заливавший коридор, ослеплял ее, и ей никак не удавалось рассмотреть выражение лица детектива.
Гретхен вольно обращалась с правдой и не гнушалась недомолвками и беспардонной ложью. Она не собиралась посвящать Шонесси в подробности этой ночи и тем более прокручивать ему сообщение, оставленное Леной на автоответчике. Но она хотела заинтриговать его и добиться разрешения начать собственное расследование.
Нельзя сказать, что утверждение Лены заставило ее безоговорочно поверить в невиновность Виолы. Любой мало-мальски недурственный адвокат, заслуженно получивший диплом, сойдет в могилу, клянясь в непричастности своего подзащитного к совершенному преступлению. В случае с Леной это произошло в прямом смысле слова. Нет, Гретхен клюнула на другое: на беспомощное «Я наломала дров, Грета» и лежавшую на виду папку с именем Виолы. Здесь скрывалась какая-то тайна. И пока она не разгадает ее, пока не выяснит, что Лена совершила или не совершила, она постарается держать рот на замке. Особенно с Шонесси.
Без которого ей, к сожалению, не обойтись. Ведь именно Шонесси вел дело Виолы Кент, и, значит, ей предстояло подцепить его на крючок, бросить ему соблазнительную наживку и попутно отыграться за нанесенную в прошлом обиду, когда он, едва войдя в комнату, заклеймил ее убийцей. Она знала, куда следует надавить: один намек, что он снова проворонил других подозреваемых, — и дело в шляпе.
Гретхен со скрипом обзаводилась знакомыми и друзьями и в мгновения, подобные этому, восхваляла судьбу, одарившую ее хотя бы несколькими из них. Изучая их, нащупывая их слабости, страхи и изъяны, а затем манипулируя ими, она испытывала головокружительную эйфорию, недостижимую даже после приема самых улетных наркотиков.
А слабые места Шонесси она знала вдоль и поперек.
— Верно. Мне звонила Лена, — ответила она, скрещивая на груди руки. В такой позе она чувствовала себя наиболее уютно.
Кустистые брови Шонесси поползли вверх. Их густота, столь не гармонирующая с гладким, как биллиардный шар, черепом, всегда поражала Гретхен.
— Чего? — переспросил Шонесси, нарочно употребив самое ненавистное для нее слово.
«Чего?» выводило Гретхен из себя: расплывчатое и неточное, оно вынуждало собеседника повторять то, о чем он — определенно и вразумительно — говорил раньше, и болезненно резало слух. Гретхен насупилась.
— И что же она сказала? — пошел на попятную томимый любопытством детектив.
— Она объяснила, почему взялась за это дело, — ничтоже сумняшеся соврала Гретхен, смотря Шонесси прямо в глаза.
Хочешь впечатлить — разыграй драму. Гретхен кожей ощущала нетерпение Шонесси выяснить наконец, почему Лена Букер решила защищать Виолу Кент. Ведь это не лезло ни в какие ворота!
Тринадцатилетняя девчонка, зарезавшая мать, и несколько месяцев, предшествовавших убийству, жестоко истязавшая всю семью, после ареста не проявляла никаких признаков раскаяния. Будь это не Лена, а кто-то другой, Гретхен не сомневалась бы, что все упирается в деньги, саморекламу и скачок по карьерной лестнице, который неизбежно влечет за собой столь громкое, хоть и провальное дело.
Но Лена избегала публичности и гнала прочь как заслуживающих доверия журналистов, так и не заслуживающих доверия телеведущих паскудных шоу, вымаливавших у нее крохи информации ради насыщения изголодавшейся аудитории.
Более того, все прекрасно знали, что Лена занималась только двумя типами преступлений. Во-первых, совершенных ее основным работодателем — мафией, благодаря которой она достойно встретила смерть на диване стоимостью десять тысяч долларов.
И во-вторых, правонарушениями нищих
