Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
Мне их желание вполне понятно.
Капитан Пикард, безо всякого сомнения, самый лучший капитан в «Звездном пути». Он умен, любит «чай, “Эрл Грей”, и погорячее», и у него самый лучший в мире голос, глубокий, звучный и очень «британский».
У меня лично голос слишком скрипуч, чтобы управлять космическим кораблем.
Более того, он лысый и все же умудряется быть уверенным в себе, а это хорошо, потому что я видел фотографии маминых родственников мужского пола, и всех их объединяло наличие Выдающейся Лысины Пикарда.
Я во многом совсем не похож на Стивена Келлнера, Типичного Тевтонского Сверхчеловека, но смею надеяться, что у меня хотя бы волосы на голове останутся – как у него. Правда, у меня они черные и вьются. И – по стандартам Сверхчеловека – их нужно постричь.
Иногда я думаю о том, чтобы сбрить виски или, может быть, отпустить совсем длинные волосы и сделать прическу в стиле «мужской пучок».
Стивена Келлнера это свело бы с ума.
Капитан Пикард как раз перешел к своему первому монологу в этой серии, когда по дому разнеслись позывные маминого компьютера: дут-ду-у-ут. Кто-то звонил ей по видеосвязи. Папа на секунду поставил диск на паузу и бросил взгляд на второй этаж.
– Так-так, – сказал он. – Кажется, нас вызывают. – Папа улыбнулся мне, и я улыбнулся ему в ответ. Мы никогда друг другу не улыбаемся, если честно, но мы все еще находились внутри нашего магического сорокасемиминутного окошка, в котором не работали никакие правила.
Папа заблаговременно понизил громкость телевизора. И, разумеется, уже через секунду мама начала кричать на фарси в экран своего компьютера.
– Джамшид! – визжала мама, и я слышал ее голос даже поверх музыкальной интермедии перед окончанием одного из актов.
По какой-то причине каждый раз, когда мама общалась с кем-то онлайн, она старалась сделать так, чтобы ее голос непременно достиг низкой околоземной орбиты.
– Chetori toh? – вопила мама. На фарси это означает «Как дела?», но эту фразу употребляют только в том случае, если вы хорошо знакомы с собеседником или старше него. Фарси предусматривает разные способы обращения к людям в зависимости от того, насколько формальны ситуация и ваши отношения с человеком, с которым вы разговариваете.
О фарси можно сказать так: это очень глубокий язык. Глубоко своеобразный, глубоко поэтичный и глубоко чувствительный к контексту.
Вот, например, возьмем маминого старшего брата Джамшида.
Для понятия «дядя» в фарси есть слово dayi. Но это не просто дядя, а вполне конкретный дядя: брат вашей матери. И слово это обозначает не только понятие «дядя», но и отношения, которые связывают вас с дядей. Я могу называть дядю Джамшида «мой dayi», но и он может называть меня точно так же, это такое полное нежности обращение.
Мои знания фарси распределяются по четырем основным направлениям: 1) термины родства; 2) слова, связанные с едой, потому что мама всегда называет персидские блюда их родными названиями; 3) слова, связанные с чаем, потому что, ну, я – это я; и 4) формы вежливости, наподобие тех, что учат на уроках иностранного языка в средней школе, хотя средние школы в Портленде никогда не предлагали на выбор фарси.
По правде говоря, мои знания фарси просто отвратительны. В детстве я совершенно его не освоил.
– Я не думала, что ты будешь им пользоваться, – говорила мама, когда я спрашивал ее, почему же она меня не учила. И ответ ее совершенно нелеп, ведь здесь в Штатах у мамы есть друзья-персы, не говоря уже о всех ее родственниках в Иране.
В отличие от меня Лале говорит на фарси, причем довольно бегло. Когда она была совсем малышкой, мама разговаривала с ней на родном языке и заставляла всех своих подруг делать то же самое. Лале выросла с идеальным произношением и слухом: все эти заднеязычные щелевые и альвеолярные вибрирующие звуки, которые я никогда не мог правильно произнести.
Когда Лале была маленькой, я пытался тоже разговаривать с ней на фарси. Но я никогда не улавливал чего-то главного, мамины подруги постоянно меня исправляли, и через какое-то время я сдался. С тех пор мы с папой разговариваем с Лале исключительно по-английски.
Мне всегда казалось, что фарси – это такая особенная фишка у мамы и Лале, как у нас с папой – «Звездный путь».
Поэтому мы оба блуждаем в полной темноте, как только попадаем в компанию мамы и ее подружек. Это единственная ситуация, в которой мы с отцом оказываемся в одной команде: когда все наши разговоры с носителями фарси заходят в тупик, нам остается только утешаться обществом друг друга. Но даже в этом случае мы в конце концов погружаемся в Неловкое Молчание Седьмого Уровня.
Стивен Келлнер и я – настоящие эксперты по Неловкому Молчанию Седьмого Уровня.
Лале запрыгнула на диван с другой стороны от папы, подложив ноги под попку и нарушив гравитационные поля дивана, так что папа отдалился от меня и стал ближе к ней. Папа поставил диск на паузу. Лале никогда не смотрела «Звездный путь» с нами. Это было занятие только для нас двоих.
– В чем дело, Лале? – спросил отец.
– Мама разговаривает с дядей Джамшидом, – ответила она. – Он сейчас дома у Мамý и Бабý.
Маму и Бабу – мамины родители. Их зовут Фариба и Ардешир, но мы называем их Маму и Бабу и никак иначе.
Слова mamou и babou означают «мама» и «папа» на дари, диалекте, на котором мои бабушка с дедушкой разговаривали в детстве в Йезде, где их воспитывали в зороастрийской традиции.
– Стивен! Лале! Дарий! – раздался мамин голос со второго этажа. – Идите поздоровайтесь!
Лале спрыгнула с дивана и побежала вверх по лестнице.
Я взглянул на папу. Он пожал плечами, и мы оба последовали за моей сестрой в кабинет.
Моби Кит
Бабушка занимала собой весь экран: крошечная голова и огромный торс.
Родителей мамы я только с этого ракурса и видел, снизу вверх.
Она разговаривала с Лале на реактивной скорости, речь, по-моему, шла о школе, потому что Лале все время переключалась с фарси на английский, употребляя слова вроде «кафетерий» и «Головы вниз, пальцы вверх».
Изображение Маму то застывало, то вновь оживало, а иногда покрывалось крупными статичными кирпичиками из-за изменений в пропускной способности соединения.
Это было что-то вроде искажения сигнала с терпящего бедствие космического корабля.
– Маман, – сказала мама, –
