Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде
Телефон, на который поступил звонок от отца, находился на вахте. Мой же сотовый – в гримёрке. Вахта была ближе, и именно туда я побежал и оттуда стал набирать цифры домашнего телефона отца. Набрал и слушаю. Гудки. Второй раз. Гудки, словно дома никого нет, а иначе бы подошли и ответили. Третий. Я спрашиваю у вахтера, мол, «Хрисанфыч, точно отец? Меня ли?» Он: «Точно. Тебя. И срочно».
И всё закружилось вихрем в моей голове. А может, и вокруг. Мне стало жуть как не по себе. И полетели мысли одна за другой, так что ни вцепиться, ни повторить. И я, в чём был, понёсся к отцу. Никого не посвящая в обстоятельства внезапного бегства. Никому не сообщая, вернусь ли и куда сбегаю. Молниеносно, без слов и лишних эмоций я бегом покидал стены родного театра, боясь, что не успею к отцу…
8
Эрнест Хрисанфович едва успел поймать брошенную в воздух трубку телефона. Опустив её на рычаги аппарата, выбежал следом. Но Вико он уже не увидел. А вернувшись, встретил разыскивающий взгляд Жени Белых.
– Что случилось? Где Вико? – глухо, но быстро спросил Женя у расстерянного вахтёра. За Женей в дверях показалась Мира. Расстреляв глазами пустую проходную, она остановила вопросительный взор на Эрнесте Хрисанфовиче.
– Звонил отец Виктора Дреза. Просил срочно с ним связаться! Но я не знал, что Вико так отреагирует! – пожимал плечами Эрнест Хрисанфович, смотря на актёров так, словно просил его не обвинять.
Женя взглянул на Миру, и тут же они разбежались по своим гримёркам.
А в это время сквозь сизую дымку улиц бежал по ледяной корке дорог мужчина в летних туфлях, чуть прикрытых широкими брюками, и бежевом свитерке. Прижимая к горлу ворот чёрной сорочки, чтобы не задувал холодный ветер, казалось, он придерживал голову. Пешеходы оглядывались. Нет, они не узнавали в нём известного в городе актёра и режиссёра, они просто обращали внимание на взрослого мужчину, на лице которого читалось неподдельное смятение. Он чувствовал: отцу нужна его помощь. Он всю жизнь ждал, чтобы отец его позвал. И свершилось! Отцу понадобилась помощь единственного сына.
Мира скоро сбросила балетки и, обуваясь, накинула куртку. Её уже ждал Женя. Глухо хлопнула тяжёлая деревянная дверь, от поворота ключа послушно щёлкнул замок. Женя едва поспевал за стремительными шагами Мирославы к лестнице. Казалось, Мира мысленно пыталась угадать выбранный Вико путь, чтобы, проложив кратчайшую дорогу, нагнать его без промедлений. Пересчитав каблуками ступени и миновав тамбур служебного входа, оба актёра оказались на перепутье: каким путём вернее пойти?
Что Вико отправился к отцу, не обсуждалось. И то, что он ни минуты не колебался, говорило о том, что рванул он к нему опрометью, напрямик.
Мира сразу повела за собой Женю именно той дорогой, где несколько минут назад, не видя препятствий на пути, бежал на встречу с отцом Вико. Но, в отличие от него, ребята всё-таки старались придерживаться правил дорожного движения, миновав каштановую театральную аллею и ещё один квартал – по площади перед театром. Они оба знали дорогу к отцу своего товарища, как свою, потому что во время прогулок по городу он часто водил к его дому то одного, то другого, то они ходили все вместе, если не сказать: строем. А гуляли они часто. Не всегда втроём. Эти прогулки зачастую сопровождались беседами о театре, кино, литературе, музыке. Порой они становились продолжением репетиций спектакля, в котором друзья выступали партнёрами. И всякий раз Вико, невольно подведя собеседника к отцовскому дому, обязательно приостанавливал диалог и, как только собеседник начинал оглядываться в поисках причины затянувшийся паузы, объявлял: «В этом доме живёт музыкант-импровизатор Павел Карлович Дрез. Мой отец».
Знает ли кто-нибудь наверняка, как это бывает, когда какой-то эпизод в красках всплывает в памяти перед летящей куда-то мимо жизни? А у Миры такое случилось.
– …Это дом, в котором живёт мой отец. Вон там, чуть выше куста сирени, – балкон и окно его кухни. Но я там давно уже не был. Там жила моя бабушка. Но она умерла. И отец теперь живёт один. Я ему часто звоню. И хочу пригласить его на наш спектакль, – Вико говорил, не сводя взгляда с окон дома. И на его лице застыла лёгкая улыбка сожаления о чём-то. Но, о чём, разгадать тогда Мира не могла и серьёзно рассматривала балкон над самой верхней веткой сирени.
– В этом доме живут художники, музыканты, артисты.
– А твой папа…
– Он скрипач. Он хороший скрипач. Он талантливый музыкант. Я тебе о нём говорил.
– Да, конечно, я помню. Это я машинально спросила. А твоя бабушка?
– А вот она в молодости пела. Её даже приглашали в оперу. Но её мама ей запретила. По какой причине, я уж не знаю, но то, что пела она редким сопрано, говорили даже их соседи, когда я бывал здесь ещё ребёнком.
– И ты теперь не хочешь зайти…
– Очень хочу. Но боюсь. Вышла необъяснимо большая пауза после последней нашей с отцом встречи. Меня не надо больше забирать из ясель или детского сада, меня незачем приучать к бабушке – я вырос, а бабушка умерла. И отец, особенно после смерти своей матери, как-то сразу замкнулся и закрылся от меня. Да и я всю свою юность как будто не нуждался в нём, что ли… А теперь я получаю второе высшее и только и стремлюсь доказать отцу, что я тоже что-то могу. Что я достоин быть его сыном, – Вико тоже всматривался то в сирень, то в окно над сиренью. – Вот поставим спектакль – и я приглашу его на просмотр. Наберусь смелости и позову!
– Ты боишься?
– Не знаю точно. Надо полистать учебники по психологии…
– Всё ты знаешь! Недаром у вас с Женей получилась такая пьеса!
И они пошли дальше по улице, смеясь над последней репликой Вико.
9
Эмоции бушевали во мне. Встали якорем два факта, заставившие меня, как стартер, заведя мотор, бежать опрометью. Первый – отец никогда в жизни не звонил мне днём, думая, что я занят. Он
