Обиды Марии. Повесть. Рассказы - Валентина Павловна Светлакова
Как же они радовались этому жилью! Мария выскребла до блеска эти «агеевы конюшни», на местном рынке выменяла свою новую юбку на килограмм извести и за один день побелила комнатушку, превратив ее в райское жилище. И даже повесила на длинное узкое окно белые занавесочки.
Как и большинству населения послевоенной разрушенной страны, им жилось нелегко. Карточки на хлеб, муку, крупы. Очереди за хлебом составляли около 200 человек, который можно было купить только с утра. Увеличилось количество спекулянтов, продающих хлеб.
Но они не унывали. Жан уже сносно говорил по-русски и смог устроиться в местную школу преподавателем французского, а еще, если повезет, работал по ночам грузчиком, а им платили продуктами. Мария нашла работу в ателье, хозяйкой которого была эстонка, симпатизирующая девушке. Через короткое время у Марии появилась своя клиентура – уж очень женам советских офицеров понравились ее бюстгалтеры и корсеты, утягивающие до стройности их дебелые тела, не знающие нужды ни в хлебе, ни в масле.
Сына Жану Мария так и не родила. Исторгнулся из нее их Виктор или Мария кровавыми кусками. Жан очень долго переживал случившееся, а Мария через неделю успокоилась. «Молодые, еще будут у нас дети. Жан родился, когда его матери было 34 года, а моя мать родила младшенькую незадолго до войны, мы уже жили на выселке, и было ей никак не меньше сорока», – утешала она себя.
Жан писал подробные письма родным во Францию, не зная, что ни одно его послание так и не дошло до адресата. В январе 1947 года он заполнил анкету для лиц, желающих принять советское гражданство.
Но в феврале 1947 года вышел Указ Верховного Совета СССР о запрещении браков с иностранцами, а уже заключенные браки признать недействительными. Наказанием за нарушение указа был срок по печально известной 58-й статье – «антисоветская пропаганда». Под пропагандой подразумевался сам факт заключения брака, сожительство или роман с иностранцем. Желание сменить гражданство супруга или супруги рассматривался как отказ от советского гражданства, то есть измена Родине.
Жан после выхода этого указа был подавлен и растерян. Что делать? Какая будущее у них с Марией и есть ли оно вообще? Мария также была в отчаянии, но перед мужем старалась его скрывать под маской «все наладится, им с Жаном ничего не грозит». На работе она часто замирала, над очередным корсетом, уставившись в одну точку, ни в силах пошевелить пальцами. В одно из таких мгновений и застала ее эстонка. И Мария, не выдержав напряжения последних дней, горько разрыдалась на пышной груди женщины, выплакав все свои страхи. Та ее молча выслушала, и, закурив очередную папиросу, жестко сказала:
– Что делать? А что здесь можно сделать! Только бежать из такой страны!
Мария ошарашено смотрела на хозяйку, еще не осмыслив ее слова.
– Куда бежать?
– Да куда угодно! Спасать себя и свою любовь! – эмоционально говорила она, крепко затягиваясь дымом папиросы. – А ведь я вам, пожалуй, могу помочь, – уже тихо добавила она, оглядываясь по сторонам.
Все, что было потом, Мария помнила смутно, настолько это казалось нереальным: быстрые сборы, потом несколько ночей похода с проводником по малолюдным, трудно проходимым местам, днем они прятались или в густом лесу или в заброшенном жилье. На последней стоянке перед самым ответственным моментом – переходом граница, случилось то, что и должно произойти – их задержали, когда они крепко спали, измученнее долгим переходом и страхом обнаружения советскими пограничниками. Все это она помнила как в тумане, как будто это случилось не с ней. Но она до мельчайших подробностей помнила последнее мгновенье вместе с Жаном, тупую боль, раздирающей ей сердце и свою немоту, когда хотелось громко выть от горя. Жан в отчаянии, до боли, сжимал ее руки, неотрывно смотрел на нее испуганными как у лани глазами, шепча:
– Мари, как я же я…без тебя?! Почему? Не забывай меня, Мари! Мари!!!
Потом они смотреть друг на друга, и ни один не в силах был прервать трагическое молчание.
Мария даже не в силах была заплакать, сердце ее как -будто окаменело, и в нем надолго пустила свои корни обида на судьбу. Она сейчас ощущала себя такой же потерянной в этом враждебном мире, как и тогда, в тесно набитом товарняке, мчавшемся на полном ходу в фашистскую Германию.
Глава 6
Мария по 58-й статье попала в Управление Северо-Восточных исправительных лагерей. на Колыме в поселок Атка, пробыв в тех суровых условиях без малого восемь лет. Помогли ей выжить в лагере в первое время воспоминания о Жане. Она как будто постоянно ощущала его присутствие, его нежные прикосновения, его родственную душу.
После освобождения из лагеря Мария осталась на Колыме. «Некуда мне ехать, да и не ждет меня никто» – с горечью говорила она себе.
Под Магаданом возводили новый аэродром, и она устроилась на стройку рабочей – подавальщицей. Ей дали койко-место в общежитии, местную прописку. На работе она ни с кем не общалась, безропотно выполняла просьбы-приказы, не проявляя инициативы, но и не ленилась. Уже восемь лет как она была безучастна ко всему, жила как робот – «день прошел и ладно». После работы Мария приходила в общежитие, умывалась под рукомойным краном ледяной водой и готовила на общей кухне на огромной дровяной плите нехитрый ужин в предвосхищении главного действия суток – читать. Она «запойно» читала до поздней ночи, пока товарки по комнате, такие же рабочие стройки, не просили «закрыть свет». Особенно не нравилось ее позднее чтение Зинке – штукатуру-маляру высшего разряда. Она, всколоченная со сна, зло кричала со своего места:
– Здесь не библиотека, мать – твою. Гаси свет, французская потаскушка.
Мария молча гасила свет и ложилась на продавленный матрас своей узенькой железной кровати (роскошество в сравнении с лагерными нарами!), натягивала на голову старое байковое одеяло и мгновенно проваливалась в тяжелый сон.
Книгами ее снабжал беззубый худой старик – Ян Петрович, с удивительно молодыми прозорливыми глазами, отсидевший в лагерях Колымы 10 лет за измену Родине. «Куда мне ехать, здесь и подохну. Похоронят в общей могиле с такими же, как и я – «бездомными», – говорил он Марии. Из-за слабого здоровья и преклонных лет его определили в местную библиотеку – выдавать книги три раза в неделю в вечернее время. Старик до войны жил в Западной Украине, имел большое хозяйство, трех малолетних сыновей и красавицу жену. С приходом немцев стал с ними сотрудничать, ну а после прихода «советов» был сослан на Колыму, где и отсидел в лагерях ГУЛАГа положенный срок. Писем с материка он не получал, да
