Сергей Семенов - У пропасти

Утром Даша проснулась поздно с сильно ноющим и часто бьющимся сердцем, с холодным потом на лице и с каким-то болезненным изнеможением во всем теле. Она подняла голову и стала соображать, почему это у нее такое состояние. И ей вдруг вспомнилось, что она видела страшный сон. Какого рода был случай, так испугавший ее во сне, она не могла сразу припомнить, но чувствовала, что случай был страшный, тяжелый, мучительный. Одеваясь, она стала припоминать его и мало-по-малу припомнила все и ужаснулась.

Ей виделось, что она была с Полей, но Поля была еще маленькая, и были они не то на Воробьевых горах, не то на какой-то высокой-высокой крыше и расхаживали там и любовались зеленью, цветами и роскошным видом на даль. Недалеко от того места, где они ходили, был или крутой обрыв, или край крыши, и Даше очень хотелось взглянуть вниз этого обрыва и, оставив Полю на месте и наказав ей не двигаться, она осторожно пошла к краю обрыва и только было она хотела заглянуть вниз, как услышала испуганный крик Поли. Даша обернулась. Какая-то огромная, еще невиданная ею птица схватила Полю когтями и поднимала вверх. Даша вскрикнула, сама бросилась было вперед, но поскользнулась, упала и покатилась в пропасть.

Прошло с четверть часа, как проснулась Даша, но сердце ее усиленно билось, и какое-то тревожное чувство закрадывалось в него. "Что это, к чему это?" спрашивала сама себя Даша и не находила ответа.

Вдруг в ней, как и вчера, загорелось страшное желание увидеть дочь. "Пойду, пойду, проведаю", сказала она сама себе и, поспешно умывшись и наскоро напившись чаю, оделась и вышла на улицу.

Холодный ветер, как и вчера, пахнул ей в лицо, но нисколько не освежил ее головы; желание увидеть дочь гвоздем засело в ней и не проходило. Сердце не переставало колотиться как-то тревожно и причиняло Даше внутреннюю боль. День стоял серый, унылый, бледного солнца нельзя было разглядеть сквозь густую сеть свинцовых, быстро несущихся куда-то облаков. Ветер порывами метался по улицам, гремя вывесками, ударяя по фонарям и пронизывая насквозь и окутывая холодом прохожих и проезжих.

Все встречавшиеся Даше люди имели пасмурный вид, и вид этих невеселых людей несколько ободрил Дашу. "А может быть, это от погоды у меня так скверно на душе? Вон ведь все надувшись как мышь на крупу".

Она прошла бульваром вниз, поднялась вверх и свернула направо в переулок. Пройдя дома два, она вошла в ворота двора, где помещались меблированные комнаты, в которых жила ее дочь, и по черной лестнице пошла вверх.

Войдя в кухню, в которой стояло несколько самоваров, одни шипящие, другие уже успевшие остыть, валялось несколько пар загрязненных сапог, брюк и пальто, она застала в ней только одну кухарку.

Кухарка, пожилая, грубая женщина, чистила подол старого суконного женского платья и сердито что-то ворчала. Даша поздоровалась с ней и спросила про дочь.

– - Там убирает комнаты, -- махнув рукой на стеклянную дверь, ведущую в коридор, угрюмо пробурчала кухарка.

Даша присела на табурет и стала следить за работой кухарки.

– - Ишь, подлая, загваздала как -- не ототрешь! -- усиленно вытирая мослыгами рук грязь в складках платья, ворчала кухарка.

– - Кто это? -- спросила Даша.

– - Жилица тут у нас, шальная, такая чистоплюйка; обед или чай подать не потрафишь: то грязно, то нечисто, ворчит -- ворчит всегда, а сама все грязнит, не накажи Господь, платье ли, обувь ли, а с людей чистоту спрашивает.

– - Мало ли в Москве всяких, -- сказала Даша.

Кухарка промолчала.

Прошло с четверть часа. Поля все не показывалась; Дашу взяло нетерпение.

– - Что-то долго она там ворочается, -- проговорила она.

– - Чай, к студенту зашла, -- молвила кухарка: -- а к нему зайдешь, -- не скоро вырвешься.

Дашу точно что кольнуло. Она повернулась на месте и невольно побледнела.

– - Что ж он такое? -- затаив дыхание, спросила она.

– - Зубоскал больно, только бы ему с девками лясы точить, то вот с этой, -- ткнула кухарка на платье, -- начнет лопотать, то со вдовушкой -- живет у нас одна такая -- баланцы разводит, а то с твоей дочкой… Охочий, собака!..

Дашу покоробило. "И в таком месте живет моя дочь! Долго ли тут до греха?"

И она почувствовала, как сердце в ней опять тревожно забилось.

Из коридора послышался какой-то неопределенный звук, -- не то взрыв смеха, не то плач. Даша узнала голос Поли.

– - Вот ржут, слышишь? Чай, возится, пристает, -- сказала кухарка.

– - Слышу, -- глухо проговорила Даша.

– - Можно мне пойти позвать Полю? мне ее очень нужно, -- спросила она кухарку.

– - Ступай, -- разрешила та. -- Третья дверь на левой руке будет.

Даша встала с места, положила на табуретку бывший у ней в руках теплый платок и с трясущимися коленками пошла в коридор. Ступив шага три по коридору, она опять услыхала из комнаты студента какие-то звуки и возню. Даша остановилась и прислушалась. Она ясно различила испуганный голос Поли и догадалась, что она рыдает. Не помня себя, Даша бросилась к двери, рванула ее и растворила.

В комнате на сдвинутом с места диване сидела Поля, закрывши лицо руками и всхлипывала. Около нее стоял молодой, красивый студент и, смущенный и растерянный, уговаривал ее:

– - Ну, что ж ты? О чем ты? Да замолчи!

– - Как вам не грех только! -- с глубокою горечью в голосе воскликнула Поля и отняла руки от лица; в это время она увидела мать.

Поля пронзительно вскрикнула, стремительно вскочила с места и, подскочив к матери, бросилась к ней на шею; припав головой к ее груди, она горько, горько зарыдала.

– - Маменька!.. маменька!.. -- лепетала она. -- Зачем вы так поздно пришли?.. Отчего вы раньше не собрались?.. Маменька!..

Больше она ничего не могла проговорить, а вся опустилась и помертвела. Даша почувствовала в своей груди такую тяжесть, что испустила горький, мучительный стон и не нашлась ничего сказать в утешение дочери.

Через час по той же черной лестнице, по которой Даша вошла к дочери, спускались они обе. В руках их были узлы с вещами Поли. Поля была наглухо одета. Теплый платок, покрывавший ее голову, спускался совсем на глаза к ней, но и по нижней части лица ее можно было заметить, как она бледна и убита горем. Погода в это время разгулялась. Солнце прорвалось сквозь тучи густых облаков и разливало свои точно выцветшие лучи по холодному камню построек и мостовых. Ветер немного утих, и прохожие выглядывали много веселее, чем утром. У многих были румяные, веселые лица и блестящие глаза. Из-за окон в первом этаже слышались разудалые звуки рояли. Даша и Поля видели и слышали это и никак не могли понять, как это люди могут веселиться, когда у них камни на груди и им тяжело дышать. Вдруг лицо Даши исказилось злобой, и она, стиснув зубы, прошептала:

– - Проклятые! Все проклятые, чтоб вам ни дна ни покрышки!.. от чужого горя вы радуетесь-то!..

У ней захватило дух, и она невольно остановилась на тротуаре. Отдышавшись, она махнула рукой проезжавшему мимо извозчику и стала рядить его к себе на квартиру.