Валериан Скворцов - Каникулы вне закона
Платок обнаружился в боковом кармане реглана. Пола слишком отошла, я разглядел подвешенный на ремешках к подкладке прорезиненный пакет для документов вроде тонкой папки. Оттуда и появился на свет сложенный пополам листок.
Ефим подождал, пока отойдет официантка, которая принесла нам по второй чашке кофе, и, явно обдумав свое решение ещё раз, поколебавшись, двинул бумагу ко мне.
Источник и адресат отсутствовали, а текст оказался следующим:
"Следствие по делу о взятках, которые раздавали руководители нефтехимического французско-бельгийского концерна "Эльф", раскрыло более 300 тайных счетов в Швейцарии и Лихтенштейне. Об этом сообщил Вольдемар со ссылкой на источник в Женевской прокуратуре. От Вольдемара же стало известно, что один из директоров концерна Андре Гульфи арестован без особой огласки и содержится в тюрьме. Именно Гульфи был причастен к финансированию активности концерна в Казахстане. Из материалов, собранных Бертраном Бертоссой, генеральным прокурором Женевы, следует, что "Эльф" перевел на указанные счета более полумиллиарда долларов США. Такова сумма скрытых выплат высокопоставленным людям в Казахстане в обмен на предоставление "Эльфу" концессии в Актюбинской области на разведку и добычу нефти.
"Эльфу", однако, пришлось свернуть работы в связи с тем, что месторождение оказалось непригодным к промышленной эксплуатации и суммы, истраченные на "казахский проект", списываются на убытки. Новое руководство концерна подозревает, что затея с разведкой была дутой и сведения о нефтяных запасах Казахстана преувеличены. Сейчас начата специальная проверка предположений о том, что менеджеры концерна получили часть выплаченных казахам взяток назад в виде "отката".
Вольдемар доносит также: на служебном совещании в министерстве юстиции Швейцарии министр Рут Метцлер заявила, что тайна банковских вкладов не станет препятствием для отслеживания маршрутов и конечных получателей сомнительных переводов со счетов "Эльфа". Вольдемару достоверно известно, что и великий герцог Лихтенштейнский Ганс Адам II заинтересован в раскрытии аферы с черными деньгами "Эльфа" и взял под личный контроль розыск тайных счетов нефтяного гиганта в банках Лихтенштейна.
Вольдемар дал понять, что передача ему документации по этому делу из Казахстана откроет реальную возможность получить на основе взаимности доверительную информацию по Вашему дознанию в Москве. У меня сложилось впечатление, что источник в Женевской прокуратуре пойдет на передачу через Вольдемара списка имен казахстанских, а стало быть, и скрытых за ними российских владельцев счетов, на которые переведены деньги от "Эльфа", в обмен на список имен франко-итальянских менеджеров, получивших "откат".
Считаю, что к разработке казахстанской документации целесообразно привлечь "частника" вне конторы, известного вам лично, во избежание утечки сведений об информации от Вольдемара через казахстанского "крота", наличие которого в московском центре теперь очевидно...
Париж, 20 января 2000 г."
Ефим вытянул бумажку из моих пальцев.
- После прочтения съесть, - сказал я.
- Вообще-то донесение не для твоего пищеварения, - ответил Шлайн. Считай это поблажкой...
- На твоих поблажках, похоже, все моя жизнь и строится.
- Да уж, - ехидно сказал Ефим. - Столько времени утекло, подумать только, а?
С Ефимом судьба свела меня в начале 88-го, спустя четверть века после моей службы под славными знаменами Франции. "Капрал Москва", как называли меня в Иностранном легионе "кригскамарады", в основном немцы и поляки, после дембеля выдержал приемные экзамены на Алексеевские информационные курсы имени профессора А.В. Карташева под Брюсселем. На курсах ещё преподавали старички из этнических русских, вышедшие в отставку после службы в американских, европейских, израильских, австралийских и даже советских органах. Так что профессура досконально знала повадки ведущих спецконтор мира не понаслышке, а по собственному участию в их операциях. Мэтры вооружали курсантов, в число которых попасть было сложнее, чем в Нобелевские лауреаты, уникальными сведениями и навыками. Ротационная реинтеграция выпускников в службы, откуда пришли наставники, обеспечивала непрекращающееся обновление знаний, о доступе к которым возмечтали бы тогда богатейшие секретные конторы, узнай они о существовании курсов. При этом предполагалось - наверное, при полном осознании наивности этого предположения, - что алексеевцы послужат Третьей России, которая явится (если явится, конечно) после Первой - монархической и Второй - нынешней.
В начале девяностых по мере вымирания популяции снежных людей, кормившихся на ледниках "холодной войны", курсы "потеплели" и сделались открытыми и дорогостоящими... Легко представить, откуда неимущие в начале карьеры юнцы, алчущие шпионских наук, черпают в наши дни средства на удовлетворение своей специфической жажды знаний. Уж, конечно, не из Третьей России. И не из собственного кошелька.
Мой первый контакт с Ефимом Шлайном состоялся в Бангкоке, в консульстве тогда ещё советского, а не российского посольства, куда я, преодолев многомесячные колебания, явился просить визу. На булки с густым слоем масла я зарабатывал тогда ремеслом "практикующего юриста", то есть частного детектива. Право на лицензию я добыл трехлетней стажировкой у отставного майора таиландской королевской полиции Випола. Его контора на самой длинной бангкокской улице Сукхумвит-роуд выходила окнами на "клонг", то бишь канал, по которому плавали скоростные катера-такси и помои. Гнойный аромат "клонга" смывался с белья двойной стиркой... Тогда ещё стирала мне мама.
Поначалу я было подумал, что генконсул Шлайн, более чем сдержанно принявший меня, посчитал, что перед ним - подсадная утка. Однако, прокрутив дома пленку с записью нашей беседы, вникнув в интонации его голоса, пришел к иному выводу. В контактной практике Шлайна, тертого в отношениях с такими же, как и он, работающими под посольской крышей разведчиками и контрразведчиками, будь они американского, британского, израильского или ещё какого разлива, я оказался первым "фрилансером", то есть выживающим на собственный страх и риск частным детективом, да еще, по стереотипам Шлайна, русским "с другой стороны, от белых", хотя ни к белым, ни к зеленым, ни к фиолетовым я отношения не имел.
Поработав по заказам Шлайна несколько лет, я нащупал в его характере некую особенность, присущую одаренным оперативникам, а потому и редко выявляемую. Ефим родился психом. Он психовал, одержимый обычным для толкового бюрократа страхом - страхом системной ошибки. Когда же полагалось бы и понервничать, то есть, говоря военным языком, в поле, он становился спокойным и почти фаталистом. Это качество и делало, пожалуй, Ефима приемлемым, если не оператором, то - назовем это так - работодателем, достойным доверия. Впрочем, я сомневаюсь, чтобы мое доверие или недоверие когда-либо принималось Шлайном во внимание.
Как, например, здесь и сейчас, в "Кофейной" на Большой Дмитровке в Москве. О каком доверии речь? Мне сделали поблажку, не более.
Да поблажку ли?
Ефим Шлайн впервые в наших отношениях, именно здесь и сейчас, в "Кофейной", сделал широкий жест: продемонстрировал, как безгранично доверяет мне. Предъявленная бумажка содержала агентурное донесение и определенно имела в качестве служебного документа гриф секретности, который при копировании для меня Ефим стер, отлично зная, что я это пойму. Кто бы мог подумать такое про профессионала? Зачем засвечивать мне Вольдемара? Зачем ставить в известность о предателе в их конторе, о котором упоминает Вольдемар? Какова вообще подоплека этого доверия, которое в разведывательной технологии равносильно подмене моторного масла в двигателе речным песком?
Скрывая тревогу, я придурковато сказал:
- Выходит, потом из Казахстана мне двигать в Женеву или Цюрих и даже в Лихтенштейн? Великий шелковый путь, значит?
- Не дальше Москвы, не строй иллюзий, - ответил Шлайн. - В Алматы тебе вручат папку с документами, которые сосканируешь, но только если они окажутся оригиналами. На копии не трать время. Если принесут их, выбрось в помойку и возвращайся... Теперь ясно, почему именно ты, Бэзил?
На всякий случай я ничего не ответил. Есть такое правило: не врать без надобности.
3
На 20 января 2000 года, которым датировалось показанное Шлайном в "Кофейной" парижское донесение, приходился четверг. Сегодня была пятница, 21 января. Выходило, что послание поступило Ефиму накануне встречи у памятника Грибоедову и последующего кондитерского загула.
Шлайновский конверт я открыл, продавливая свой "форд-эскорт" от одного светофора к другому сквозь обычную в конце недели вязкую толчею машин под виадуком Садового кольца через Самотеку. Помимо наличных долларов, внутри лежал авиабилет в одну сторону на завтрашний, то есть на субботу 22 января, вечерний рейс 506 "Эйр Казахстан" Москва-Алматы. Вложенный заграничный паспорт оказался примитивным, в красной обложке и с гербом СССР, где в графе гражданство значилось "Россия/Russie", и на имя, кто бы мог опять подумать, Шлайна Ефима Павловича с моей фотографией.
