Александр Семенов - Неистовая ночь
Сидели, пили. Неслабая, между нами говоря, произошла бражка. Уж и половины от десяти литров не выпили еще, как Ибрагим впал в чувство и, путая уже сеструх Добролюбовых, Надю и Веру (обе они были стройненькие, ладненькие, в одинаковых прикидах: маечки, юбчонки, с хайратниками и с глазами как фонари, а одна из них все время каламбурила, типа: "Капиллярное - это от слова Каппель? - кажется, был у них знакомый по прозвищу Каппель, ну, да не о них речь), то порывался читать им стихи, то каялся затем, что забыл продолжение, пытался их куда-то подписать, порочил современное искусство... словом, Ибрагим неотвратимо выходил в аут, рога в землю, мрачно и тупо сражался с одолевшей его мухой, кричал: "Моя биоструктура просит колбасы!", прикалывался, напялив на голову какую-то дурацкую грязную панамку, хотя никого, кроме него, это не веселило, приставал ко всем с вопросом: "Можно ли чистить зубы во время еды?", опять веселился, и принялся затем еще и рассказывать свой сон - про то, как его убили на борцовском ковре (а ведь он был когда-то борец, этот Ибрагим, - атас, правда?), так вот, рассказывал он свой сон - про то, как его убили и как потом он оказался в раю, только вот в раю почему-то были окна с кавказским профилем осколков, а все искусство нынешнее, оно тово, такая гопотень, и знаете, зачем оно нам нужно, оно нам заменяет жизнь, кино, книги, эрзац, захавал, приторчал, и ничего уже сверх этого тебе не надобно, мадам, я влюблен в вас, моя фамилия Труболетов, а может быть, даже и Труполюбов, вы правы, мадам, меня нельзя принимать всерьез, вы можете представить себе человека по фамилии Пердотрубов, лучший комплимент для женщины - признание в любви, но однажды настанет в твоей жизни тишина, а ведь это страшная вещь, братцы, нет, разумеется, будут к тебе заходить друзья, забухать и потрюндеть за жизнь, за рок-н-ролл, за пятое-десятое, а может статься, заползет к тебе герла какая-никакая с приличным станком, и ты, конечно же, расправишь плечи, вытаращишь глаза...
Кент по кличке Новость, тоже порядком уже закосевший, полез к Машке знакомиться.
"Тя как зовут-то?"
"Машкой".
"Ты те, пикадор?" - изумился Новость.
"Это как?"
"Ну, активный, пассивный?"
"А-а... - Врубился, наконец. - Да нет. Это уж с детства так повелось. Толстый я был в детстве. "Ляжки как у Машки", Саша - Маша... Сашей меня зовут".
Сидели, пили. Пили уже водку из маленьких таких глиняных стаканчиков Малины. Интересные такие были стаканчики - на одном было написано: "пей до дна", на другом: "пей да пой", еще на третьем: "сладка водочка" - всего три штуки из комплекта уцелело. Малина говорил, что было шесть, и на тех тоже разное такое интересное написано было, да их уже давно расхлопали по пьянкам...
"Слушай, Шурик, - бубнил пьяный Новость, мужик годков на пятьдесят с виду, лысый как яйцо, да и одет он был в таком вот стиле твистовской старины: брюки-макароны, галстук с попугаями, да и сам порядком уж потасканный, грязный невозможно, словно воплотившийся из мусоропровода. Слушай, Шурик, - говорил он Машке. - Те? Ты те-то сказал? А... Мы же с тобой друзья уже же, да? Во! Зовут меня все Новость, хе-хе-хе... Слушай, давай-ка выпьем, а?.. Давай!.. Слушай, Шурик, ты вот мне скажи, вот, мне, как другу, это как же ж можешь ты креветок этих кушать, а?.. Это же тараканы! Они мне дома противны, дома н-надоели, лезут отовсюду, с потолка в суп прыгают, дочка моя парашютистами их зовет... Я вот те... ты молодой еще... я про охоту те рассказать хотел... Люблю я охоту!.. Дядя у меня - дядя Миша, у него дыра во лбу, он меня на охоту возит, охотник он, он места знает... Туфлю мою видишь? Вишь? Я вчера на площади дрался. На вокзале. Бичей молотил! Наглые бичи... Утром проснулся - где туфля? Нету туфли. У ребят спрашиваю: "Где туфля?" - "А мы, - говорят, - тебе ее вчера уже два раза находили"... Хе-хе... Так и говорят: "Два раза, - говорят, - находили"... Хе-хе... Пошел я на вокзал. Бедная туфля в грязюке затонула... Так вот, у дяди Миши... вишь туфлю?.. у дяди Миши морда как моя туфля была черр-ная!.. Те?.. Те я щас говорил-то?.. Это теперь он такой - дыра во лбу и гной на пиджак каплет, а раньше он был - морда как туфля, вместо лица сплошная челюсть... Это щас у него зубы - мат в два хода, а раньше б ты видал!.. А кличек у меня много было, щас не упомню всех... Новость, Глобус, Коля-Колено... штук десять было, и все это вместе называлось: бригада дяди Коли, хе-хе... Ведь я же, Шурик, бригадир грузчиков, Новиков моя фамилия, зовут меня все Новость, хе-хе-хе..."
Машка почти и не слушал его. Что-то он загрустил, опечалился. Малина напевал какую-то песенку (что-то типа: "А я сидю на заборе, а я сидю и пою а пара таваи а валасатые нохи..." Далее в песенке шла речь о том, что вот, мол, у тебя уже и дети выросли, "и у всех волосатые ноги", а я, дескать, все сидю да пою...), Шина развлекал близняшек байками про своего приятеля из какого-то Богом забытого совершенно города... Магадан-на-Уфе, короче, где-то так... ах да, из Владимира, из Владимира, с которым они вместе как-то целый год успешно боролись с трезвостью, и который писал ему теперь какие-то специальные письма с рефреном "необходимо добавить"... Кто еще?.. Густав молчал в основном, тихо наяривал проигрыватель ("Tatjana Iwanowa singt Russische folklore und Zigennerlieder"), а Ибрагим, до безобразности уж пьяный, икал и веселился сквозь туман:
"Этого человека зовут "Сегодня в мире"!"
Ну, вот таким примерно образом и подвигалось торжество, посвященное таинствам брака. Каждый выступил с каким-нибудь сольным заходом, иногда удачным, иногда - не очень. Ибрагим отрубился, Новость тоже что-то круто закосел, да и у всех, впрочем, глаза уж плавали в яичном дезальянсе. Проводили Густава. Пели всякие песни - от "Любо, братцы, любо" (могучим хором) до "Оды к радости" Бетховена, которую премило исполнила Фанни, довольно клево побрякивая на фоно. Безуспешно пытались разбудить Ибрагима, чтобы тот продемонстрировал собравшимся свой коронный номер - "Брачный рев марала", но увы...
Никто впоследствии не помнил уже толком, кому же первому пришла в голову эта мысль. "Да-а... - говорили все (только это и помнили), - это было бы круто... а что, давайте?.. Кайф, кайф, ребята!.." Короче, кто-то ( кажется, все-таки это была Фанни) предложил - вернее, просто кинул идею, что хорошо бы организовать сейшенок, такое, знаете, небольшое шоу с глотанием шпаг и раздачей слонов, для чего требуется немедленно напрячь Машку, как обладателя огромной мужской силы, и который, в принципе, может, ребята, если не будет валять дурака... ну, ребята, он может, вообще-то, при желании, динамить красиво и фирменно, самоотводов не принимать, а в случае необходимости даже применить к нему третью степень устрашения, и вообще, конечно же, всем нужно постараться, чтобы было здорово и круто.
Впрочем, Машку уламывать не пришлось, ему эта мысль даже понравилась, и он сразу согласился, заявив, что их дело - найти точку, а он всегда в форме.
"Молодец, - похвалила его Фанни, чмокнув в бороду. - Я знала, что ты старый партизан, а не маленький кокетка".
На удивление, нашлась даже точка, а нашла ее все та же Фанни - просто позвонила знакомой тетеньке, заведовавшей каким-то маленьким ДК, и тут же сходу договорилась.
"Если бесплатно, то хоть каждый день приезжайте", - сказала заведующая.
"Четверка первачей", как обозначил их Шина (то есть: Машка, Фанни, Таня и Малина), смылась в другую комнату, дабы, не теряя драгоценного времени, набросать сценарий, остальные тоже подсуетились: мужики отправились в маркет, чтобы затариться дополнительно спиртным, близняшки, правда, ничего такого не делали, но тоже - бегали, прыгали, стояли на ушах... - тоже, в общем, как бы поддерживали общий кайф.
Ну, а покуда они готовятся, дорогой читатель, я расскажу тебе сказку.
ПЕРЕВОРАЧИВАЙ!
(В бумажном оригинале след. кусок печатается вверх ногами - прим. автора.)
Жил-был бомж.
Был он, как уже сказано, бомжем, и не было у него ни денег, ни порток, зато елда была до кишок.
И жила-была девочка Фанни.
Была она, как уже сказано, девочка, и не было еще в ее активе тех сугубо женских атрибутов, как то: полна пазуха цицек, полна задница порток, но во всем ее теле уже играла отважная музыка.
Долго ли, коротко ли, а и встретились они однажды в чистом поле. И подумал бомж тогда: "Вот ведь какая вкусная дамочка гуляет, воздухом грудь укрепляет. Ничего вкуснее не видывал".
И говорит ей: "Хороша!"
И говорит ей: "Мне, - говорит, - члены ваши очень симпатичны".
Но послала бомжа Фаничка туда, откуда он больше не возвращался, и где он до сих пор, а возможно, был там и гораздо раньше, чем она его послала.
Вот и сказке конец.
БОЕВЫЕ ИСКУССТВА ШАО-ЛИНЯ
Машка вылезает на сцену. Прикид: замотан он в какой-то балахон (кольчуга?), покрытый с головы до пят, как рыба чешуей, слоем значков и медалей. Морда залеплена густой мыльной пеной, словно бы он изготовился бриться - и точно: держит он в руке опасную бритву, мерцающую в свете рампы кровавым пламенем (подсветка: алые, багровые тона). Следом - скромно так, в уголочек, - проступают Таня и Малина. Таня - в зеленом пиджаке, в узких клетчатых траузерах, в стоптанных кедах и с коком радужной волосни на макушке. Малина - голый по пояс, рука татуирована пацификом, а из одежды есть на нем - покрывают нижний ярус белые вельветовые портки. Держит он в руках свистающую флейту, за спиной скрипка; Таня же увешана перкуссией из пустых пивных банок, на которых она весьма искусно выбивает нечто маршеобразное маленькими пионерскими палочками.
