Вячеслав Пьецух - Поэт и замарашка
- Каким образом? - незаинтересованно справился Коля Махоркин, который по-прежнему перелистывал книгу за книгой, стоя у стеллажа.
- А вот каким: деятельный христианин ощущает себя инородным, но ключевым звеном системы, благодаря которому эта система только и может существовать. Чтобы было понятнее, предлагаю такую аллегорию: если добавить в формулу цианистого калия лишний элемент, то это будет уже не яд.
Махоркин пожал плечами. Соня Посиделкина слушала Красовского, слегка приоткрыв рот и скосив в его сторону, хотя и опущенные, но заметно внимательные глаза.
- Я только не подозревал, что на пути деятельного христианства встречается столько глупых случайностей и препон. Вот купил я сегодня по дороге на Ярославский вокзал рюкзак антоновских яблок, встал у газетного киоска и начал раздавать яблоки алконавтам, беспризорным мальчишкам и босякам. Они же, бедняги, витаминов совсем не видят, у них вообще источник калорий - только водка, пиво, одеколон.
- Еще валокордин, - подсказала Соня.
- Вдруг подходит ко мне милиционер и говорит: "Здесь торговля запрещена". Я отвечаю, что яблоками отнюдь не торгую, а так раздаю, из гуманистических побуждений. Он: "Так ты еще будешь издеваться над органами правопорядка!" - хвать меня за шиворот и вперед. Я, конечно, не сопротивляюсь, иду смирно мимо ларьков, как по улице Делароза, заместо креста тащу на себе рюкзак. Из ментовки меня довольно скоро выпустили, но прежде конфисковали рюкзак с яблоками, деньги, новую зажигалку и проездной.
Коля Махоркин сказал:
- Я тебя еще когда предупреждал, что практическое христианство точно доведет тебя до беды. Видишь ли, всякая религия отзывается на параллель с Полярной звездой. Она бесконечно далека от нас и недостижима, то есть как будто ее и нет. Но знающие люди, тем не менее, по ней ориентируются в пути. Так и христианство: идеал малопонятен и недостижим, но все же люди ориентируются на заповеди Сына Божьего и придерживаются Нагорной нормы по мере сил.
Сказав эти слова, Махоркин вдруг поймал себя на том, что он не столько пикируется с Васей Красовским, сколько вещает для Сони Посиделкиной, и даже несколько рисуется перед ней. Это открытие его озадачило, и он спросил себя: к чему бы ему выставляться перед замарашкой, на которую было больно смотреть еще пару часов назад...
- А я все равно от своего не отступлюсь! - сказал Вася Красовский. Вот сейчас поеду к себе в Александровскую слободу, продам новое демисезонное пальто и на вырученные деньги куплю яблок для босяков!
- Как же ты доедешь, - спросил Махоркин, - если у тебя денег ни ломаного гроша?
- Пойду займу у Непомукова. Он мужик сознательный, должен дать.
С этими словами Красовский поднялся из-за стола, допил чай, пригладил волосы и ушел. Вскоре в прихожей послышались возбужденные голоса.
- А я даже и не подозревала, - сказала Соня, - что бывает такая жизнь.
- Какая такая?
- А такая, что вот люди могут сидеть и часами говорить про разные умные вещи, а не трепаться на уровне "дай-подай", "сколько стоит", "едрена мать".
- Просто у каждого сословия свои разговоры, оно потому и называется сословие, то есть группа людей, которых объединяют одни слова. На самом деле странно другое: огромное большинство русских людей понятия не имеет, что такое настоящее человеческое общение и что такое наш настоящий национал-возвышенный разговор. Они полагают, что на серьезные темы распространяются только герои Достоевского, а в жизни все обходятся десятком глаголов в повелительном наклонении, матом, междометиями и наречием "ничего".
Дверь в комнату приоткрылась и в проем просунулась половина здоровенного мужика.
- Когда-нибудь кончится это издевательство? - впрочем, не грозно, а даже вкрадчиво спросил он. - У меня все-таки не банк, и денег я не печатаю, между тем вы с Васькой постоянно берете у меня взаймы и буквально оставляете без рубля!
В следующее мгновение здоровяк заметил Соню Посиделкину, вошел в комнату, сделал каблуками, несколько наклонил голову и сказал:
- Позвольте представиться - Леонид Леонидович Непомуков, человек из будущего.
И он опять сделал каблуками, что уже было и чересчур.
5
Николай выразительно посмотрел на Соню, как бы предупреждая ее испуг. Соня ответила глазами же, что она нимало не ошарашена, и спросила Непомукова:
- Человек из будущего - это как?
- Буквально. Я родился в Подольске в 2096 году.
- И как же вы попали в наши распроклятые времена?
- Во-первых, должен заметить, что других времен не бывает, а всё больше распроклятые, как сейчас. Даже в благословеннейшую пору российской жизни - я имею в виду вторую половину девятнадцатого столетия - состояние общества было таково, что герои Чехова сплошь жалуются на среду, мечтают о светлом будущем и маются от тоски. Одним словом, чуть лучше, чуть хуже, а так один черт: воруют, воюют и маются от тоски.
Коля Махоркин про себя подивился такту, который явила Соня, разговаривая с Непомуковым таким образом, точно у нее был долгий опыт общения с умалишенными или как если бы люди из будущего ей встречались чуть ли не каждый день. Это наблюдение было качественно приятным, и он Соне одобрительно подмигнул.
- Значит, в начале двадцать второго века, - предположила Посиделкина, - жизнь была такая же безобразная, как у нас?
- Именно такая же, как в начале двадцать первого века, и в начале семнадцатого, и при Всеволоде Большое гнездо... Теперь непосредственно отвечаю на вопрос - как я попал в ваши распроклятые времена. Честно говоря, я и сам не знаю, как это произошло. Осенью 2144 года я оказался на операционном столе по поводу аневризмы аорты - и вот я здесь!
- Скажите: а обратно вам не хочется, в 2144 год?
- А знаете, нет, не хочется, по той простой причине, что у вас интереснее, чем у нас. Кроме того, я возложил на себя чрезвычайно важную миссию: досконально осветить московские события в октябре девяносто третьего года, поскольку историки моего времени трактуют их невразумительно и с плеча.
- Вот интересно: чем же у нас интереснее, чем у вас?
- А тем хотя бы, что завтра в Москве произойдет то, чего москвичи не запомнят с восемнадцатого года, именно, - русаки будут палить из пушек по русакам. В восемнадцатом году красногвардейцы обстреливали из шестидюймовых орудий Кремль, который заняли юнкера.
- Откуда вам это известно?
- Про юнкеров?
- Нет, про нас.
- Из учебника истории для средней школы - Москва, издательство "Анатэма", 2100-й год.
Махоркин опять выразительно посмотрел на Соню, как смотрят вместо того, чтобы сказать "во дает!", и едва заметно покачал из стороны в сторону головой. Между тем Посиделкина уже перешла к квадрату No 4 - к комоду, стоявшему в простенке, над которым висела посмертная маска Пушкина и к обоям были пришпилены какие-то высохшие цветы. Внезапно Непомуков переменил тему, как это вообще часто случается с умалишенными, и сказал:
- Удивляюсь: отчего это люди боятся смерти?! Нет; правильнее будет сказать: отчего в смерти их больше всего мучает мысль, что вот они умрут и никогда не узнают, чего новенького приключилось без них в родном отечестве и вокруг... Не приведи господи, помрете вы на этой неделе, и о чем же вы никогда не узнаете? Например о том, что состоялись выборы в Государственную Думу, разбилось двадцать шесть самолетов, в Париже погибла в автомобильной катастрофе принцесса Диана и своей смертью померла персидская принцесса Сарайя, о новых войнах, нападении арабов на Новый Йорк, пандемии гепатита А, ликвидации британской монархии, высадке человека на Марсе и выпуске в обращение платинового рубля... Спрашивается: неужели кому-то захочется прожить лишние пятьдесят лет и, между прочим, еще пятьдесят лет ежесуточно мучиться страхом смерти - ибо в преклонном возрасте жить - значит мучиться ежесуточным страхом смерти, - чтобы только узнать о выпуске в обращение платинового рубля?!
Он помолчал несколько секунд и опять переменил тему:
- А впрочем, Россия в этом смысле благословенная страна, потому что здесь не так отвратительно помирать...
Махоркин с Посиделкиной никак не откликнулись на этот монолог и лишь переглянулись с выражением невнятного участия и тоски. Видимо, им поднадоело общение с сумасшедшим или, может быть, их что-то смутило в пророчествах Непомукова, в которых местами чувствовалось не безумие, а что-то действительное и грозное, как в спиритизме и каббале. Непомуков внимательно посмотрел по очереди на обоих и, не проронив больше ни слова, ушел к себе.
Вернувшись в свою комнату, не большую и не маленькую, выстланную фигурным паркетом, с белым, как невеста, абажуром под потолком и многочисленными фотографиями по стенам, Леонид Леонидович с минуту походил от двери к окну, потом сел за письменный стол, взял перо в руки и стал писать. Он как-то скрючился над столешницей, так что голова его приходилась чуть ли не под мышкой, и то таращил глаза, то прикусывал язык, то делал губы трубочкой - и сопел. Из-под пера у него выходили такие каракули, словно писать он вовсе разучился или научился что-нибудь с неделю тому назад.
