Глеб Успенский - Будка
Кроме Мымрецова, его жены и случайных посетителей, иногда проводивших здесь тягостную ночь, в будке были еще постоянные жильцы; это были бедняки, не имевшие места, где бы приклонить голову. Если у них было что перекусить и выпить, они делились этим с будочниковой супругой и старались не запруживать будку своими нищими телами; в минуту безденежья и бесхлебья они прямо шли в будку и говорили будочнице:
- Авдотья! Мы к тебе...
- И когда только это провал вас возьмет! - гневно отзывалась будочница, но не гнала их, во-первых, потому, что добрые сердца бывают и в храминах и в хижинах, а во-вторых, потому, что от жильцов частехонько перепадали на ее долю довольно вкусные и жирные куски пирогов. Жильцы ее принадлежали к артистическому классу "мастеровщины" и составляли захолустный оркестр. Состав и свойства этого оркестра довольно новы; чтобы познакомиться со всем этим покороче, мы должны зайти в будку в один из дней зимнего мясоеда.
В печке трещат дрова; в теплом и гнилом воздухе висит полоса дыма и слышится довольно плотный букет махорки; будочница орудует ухватом; Мымрецов занят отдыхом и молча поплевывает в угол. В это время в будку входит старичок мещанин; сначала он крестится, потом кланяется хозяевам и, стряхнув с рукава и воротника снег, говорит будочнице:
- Что, любезная, здесь Иван, музыкант, проживает?
- Это который на скрипке?
- Этот.
- Здеся... Да шут их знает, шатуны этакие... их, поди, с собаками не сыщешь...
При этом будочница подняла ухват кверху и постучала им в потолок...
- Сейчас! - глухо отозвались с потолка.
- Аль они у вас под крышей зимуют? - спросил мещанин.
- А то где же? Тут, чай, сам видишь, негде повернуться двоим... А иной раз пьяниц наволокут: хоть возьми завяжи глаза да беги вон.
- Так, так, - подтвердил мещанин.
- А что ж, думаешь, под крышей? - продолжала будочница. - Там им, погляди-кось, какое тепло-то!.. Труба горячая, что твоя лежанка...
- Так, так! Место духовитое... Труба дает теплый дух...
- Там им за первый долг валяться-то!..
- Это справедливо! место хорошее... место миловидное!..
Мещанин сел на лавку, погладил свои седые волосы и огляделся.
- Мешкают они что-то, - сказал мещанин, помолчав.
- Товарищей скликают... Что вы свадьбу, что ль, затеваете? - спросила будочница.
- Да что будешь делать, матушка!
- Кто такие?
- Кушаковы, мещане... здешние жители. Вот внучку просватал за кондитера Ваньку...
- Это хромой-то?
- Хром, матушка, точно, что хром!.. Ну, дохтора обещались оттянуть эту хромоту-то... Беспременно, говорят, оттянем в другое место... И примочку дали, дай бог здоровья... Примачивайте, говорят, через два часа по столовой ложке...
- Ну, дай бог!
- Уж мы и сами бога молим... К спине бы ее, хромоту-то...
- В спину? - спросил Мымрецов, неожиданно услыхав слово, так близко подходящее к шивороту.
- К спине, к спине, друг! Потому, надо так сказать: которая это нога кондитерова, то она более двадцати годов изувечена; ну, мы имеем упование на господа...
- Пьет-то он дюже! - с соболезнованием проговорила будочница. - А уж и девочка ваша!
- Девочка, одно слово! Рукоделью обучена...
- Первая по здешним местам девушка! Уж и мастерок!., ах!
- Ну, да ведь где, матушка, непьяного-то возьмешь? Кто не пьяница-то по нынешнему времени?
Мещанин вздохнул.
- И тяжка же наша женская часть! - заговорила будочница, смотря в печку. - Живет девушка невинная, чувствует про себя всякую любовь, а наместо того: - хвать! да за пьяницу!.. На увечья да на каторгу!..
- Родная! - грустно сказал мещанин. - Нету не пьяницто, нету их! У кондитера, у Ваньки, по крайности сейчас пятьдесят целковых есть! Да платье, погляди-кось, какое невесте подарил! Только что в двух местах маленько тронуто, а то все чистое, можно сказать - муре! Так-то-ся!.. Санта-дубовое обещался - случай есть... Вот и гляди на него! каков он кондитер-то...
При этих словах будочница замолкла. Мымрецов, слушая эти разговоры, начал как-то таинственно покряхтывать, пошевеливаться, и будка неожиданно услыхала следующую речь:
- Ну, тоже, - не спеша начал Мымрецов: - и мужская часть через женскую часть не то чтобы очень благополучно хлеб свой ела...
Тут он остановился, тряхнул головой книзу, завернул лицо в сторону и продолжал:
- Тоже и нашему брату само собой по башке от дамского пола влетает...
С этими словами он вдруг направился к двери.
- Да как вас не бить-то? Как вас, кровопийцев наших, не бить? загорячилась будочница.
- Да, брат! влетает препорядочно-хорошо! - заключил Мымрецов - и скрылся на улицу.
В это время в будку вошел человек лет тридцати, с доброй, но как будто заспанной, отекшей физиономией. Он был в сером армяке с широким квадратным воротником, лежавшим на спине; на шее виднелся ситцевый платок, туго завязанный крошечным узлом. Армяк был подпоясан кушаком; походил он на дьячка. Человек этот был застенчив и робок; добрые глаза мигали часто, словно стыдились чего. За ним вошло еще двое.
- Доброго здоровья! - сказал армяк мещанину мягким и заискивающим голосом.
- Здравствуй, друг! Ты Иван-то?
- Мы-с... Музыка требуется?
- Да, брат. Вот свадьбу затеяли...
- Дело доброе!.. Дай бог час!.. Конечно... Вам один инструмент требуется?
- Да хоть и поболе - все одно. Что уж...
- Да на что вам поболе-то-с? Конечно, что звуку более - ну настоящего увеселения не будет-с... Поверьте, так! Нам это дело вот как известно... Тепериче, например, труба или опять генерал-бас - через них только рев поднимается на балу, ну к танцу он не трафит; танец требует аккурату, чтобы нога действовала в существе, но не то, что ежели мы забарабаним очертя голову! В то время может произойти невесть что...
- Это так! - подтвердил мещанин.
- Поверьте, так! Мы на своем веку поработали довольно...
Мы знаем-с. Нет лучше, как скрипка: тихо, чудесно.... А за ценой мы не постоим...
- А за ценой мы не погонимся! - прибавили два другие лица.
Костюмы этих лиц не отличались доброкачественостью.
Один из них, худенький и сухой человек лет сорока, был в чуйке, старался быть гордым и держать себя в порядке. Другой был в сюртуке, воротник которого терялся в каких-то тряпках, намотанных на шее. Сюртук был засален и застегнут на верхнюю и нижнюю пуговицы; боковой карман отдувался. Человек в сюртуке имел широкое рябое лицо, выражавшее равнодушие и весьма покойное состояние духа; лицо это очень походило на тарелку с кашей, густо намазанной маслом.
- Что же, - спросил мещанин, - и эти молодцы по музыкальному мастерству?
- Н-нет-с! - умильно отвечал армяк. - Нет-с, они этому не учены...
- Мы не учены...
- Мы только что вместе ходим-с! - продолжал армяк. - У нас, значит, общее, собственно по бедности. Так как, оставши без куска хлеба, - куда я денусь? которые были по оркестру товарищи, еще при барине, - тоже разбрелись... Струменту не было... с рукой тоже не хотелось, а кормиться надобно... Ну вот попался добрый человек, Петр Филатыч, дай бог им здоровья, инструмент свой доверяют...
- Это точно, что справедливо он говорит! - подавшись вперед, произнес человек в сюртуке. - Потому эту скрипку мне один помещик подарил, как, значит, из послушников монастырских выбыл я...
- Каким же манером в монастырь-то угодил?
- Да, собственно, таким манером, что ружье у одного приятеля моего было... - спокойно объяснял сюртук. - Раз он, приятель-то, баловался-баловался этим ружьем - "эй, говорит, берегись, застрелю!" Шутил. Я думаю, ты шути-шути, а тоже пулею какою двинешь, не оченно чтобы превосходно будет.
Взял да и заслонился рукой. А он как брякнет! Да два пальца мне и отшиб... Извольте посмотреть! Ну, судить. Что, что такое? Ну, выгнали нас, исключили. В училище духовном был я в ту пору... Входил я с прошением, так и доступа мне не было...
Начальник случился робкий, увидал эту руку-то, например, в крови, "уведите его, говорит, он меня убьет!" Так я и пошел за разбойника... Безрукий человек, куда ему? Думал, думал и вступил в обитель.
- Да, да, да!.. Ну, а из монастыря-то отбыл?..
- А из монастыря я по искушению отбыл... Мысли разные смущали.
- Бесы! - шепнул армяк и кашлянул.
- Ну их!.. Что ж, - неохотно произнес рассказчик. - Гласы были: "Что ты, говорит, измождаешься?.. Лучше же ты утрафь отсюда... Птицы небесные, и те, например..." Ну, я и того... Искусился, да и ушел. Через соблаз. А оттуда, бог дал, к помещику одному мелкопоместному, детей учить: читать, писать... Только помещик-то этот оченно пил. Придерживался.
Капиталу настоящего не было: душ всего шесть да собака борзая, а детей куча, да и вино это самое... Я в то время ничего это не одобрял, да и посейчас не лют; так, балуюсь. Ну, а тогда в компании-то с хозяином и начал... Помаленьку да помаленьку...
Бывало, жена-то воет-воет, а мы - знай свое... В полночь рыбу затеем ловить или в галок из окошка стрелять, это у нас во всякое время коротко и ясно. Сколько раз тонули, чуть детей не перестреляли, - все сходило; а тут вдруг и случись беда...
