Александр Саверский - Кровь

-- Ну и ну. Настолько правдоподобно, что я сама начинаю заражаться мистикой. Интересно, что известные науке факты совпадают с вашим описанием. Но главное: многие загадки вдруг обретают смысл, хотя и дикий для нашего сознания, но, возможно, вполне оправданный с точки зрения людей той эпохи. Впрочем, время, которое вы описываете, не совсем принадлежит ольмекам, а кому -- я затрудняюсь сказать.

Она посидела в задумчивости несколько минут и потом сказала то, чего я давно ждал и очень надеялся, что это забудется:

-- Теперь рассказывайте, что у вас произошло.

Если до этого она сидела в кресле против меня, свесив ноги, то теперь взобралась на него целиком, и из его глубины на меня глядели только ее глаза. Она готова была слушать.

Я снова начал рассказывать, но теперь меня не перебивали.

Когда я закончил, она не изменила своего положения, как кошка, уютно свернувшаяся в клубок, и сидела так минут пять, не говоря ни слова. Потом встала, коротко сказав:

-- Вы спите в этой комнате. Белье и одеяло в шкафу. Я -- в душ. Спокойной ночи, -- и вышла.

Я остался один, не зная, как на все это реагировать. Мои сомнения вернулись. Тон был холодный, да и глаза не лучше. Она вела себя так, как будто изучает меня, и -- главное -- что-то знает. Что? Кто она такая, кроме того, что историк? Да историк ли? Впрочем, об ольмеках она что-то знала. Вряд ли те, на танках, стали бы засылать ко мне кого-то, да еще с таким совпадением интересов. Ведь сон мне приснился только сегодня. Не контролируют же они сны, черт возьми!

Тогда, что?

Я слышал, как она вышла из душа. Заглянув в мою комнату уже в халате и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто королевой, бросила:

-- Ко мне не приставать, -- и скрылась.

Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и не собирался приставать, только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность.

4.

Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Меж сжатых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он всегда немного высовывал язык, когда был увлечен. А этот портрет был первым случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не так, то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал.

Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст, затем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и гневно пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом.

-- Не могу, -- сказал он, -- не понимаю!

-- Стоит ли так переживать? -- произнесла девушка. -- У тебя все получится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недостает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным.

-- Да-да. Но то, что уже сделано, -- не в счет. Каждая новая работа заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в новых... А-а, -- Ветер махнул рукой и сел на табурет. -- Иди сюда. -- Полная Луна подошла. -- Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не хватает нежности. Я уже смешивал все что можно.

-- Попробуй добавить старое яйцо, -- раздался голос позади художника.

Ветер обернулся. Перед ним стоял, разглядывая портрет, отец девушки.

-- Тухлое, что ли? Ты шутишь, Серебряный Медведь?

-- Отнюдь. Хотя говорю я не о тухлом яйце, а о желтке яйца, из которого скоро вылупится цыпленок. У людей Легенды другой цвет кожи, поэтому поверь мне -- уж я-то знаю как рисовать белокурых красавиц, -- старик усмехнулся в бороду.

Ветер задумался.

-- Что ж, может, ты и прав. Он довольно нежен.

-- Послушай меня, -- Серебряный Медведь изменил интонацию, -- мы здесь уже три недели, и я знаю, что про нас не забыли.

Художнику не нравились эти разговоры, которые старик затевал уже не в первый раз, тем более что они отвлекали его от портрета. Но приходилось слушать, ведь тот был старше, а кроме того, и это было самым главным, приходился отцом Полной Луне.

-- Если ты любишь мою дочь, -- продолжал Медведь, -- а я вижу, что это так, ты должен устроить нам побег. Жрецы не оставят тебя в покое. Ты им мешаешь.

-- Но есть еще Император, а я служу ему.

-- Ты и вправду еще слишком молод и не понимаешь многих вещей. -Старик покачал головой. -- Император -- человек. Сколько бы при нем ни было слуг, он одинок. Если его убрать -- ничего не изменится, просто будет новый Император. А жрецы -- это система. Они безлики, и их много. Они умеют и знают то, что недоступно простым смертным и даже Императору. Поэтому люди их боятся даже больше, чем твоего покровителя.

-- Ты считаешь, что Императору что-то угрожает? -- насторожился Ветер. -- И откуда ты так много знаешь о Его Венценосности и жрецах?

-- Я вижу, что он не доживет до Потопа. Но это будет его собственный выбор. Жрецы лишь выполнят высшую волю, а значит, и волю Императора. А знаю я так много оттого, что много учился, и много наблюдал за людьми, -- старик улыбнулся, -- чего и тебе желаю.

Ветер задумчиво посмотрел на Серебряного Медведя и спросил:

-- Если Император действительно погибнет, что будет? Ведь у него нет наследников и заменить его не так просто, как ты говоришь.

-- Эта сложность относительная. А начнется... -- Старик ушел куда-то в себя. -- Я пока не вижу финала, но крови будет много, причем крови не во благо. -- Голос Медведя вдруг снова изменился и стал как будто моложе. -- Но хватит о грустном. Ты должен подумать о моих словах. Только времени у тебя немного, знай это. Теперь же идите к водопадам, дети мои, отвлекитесь, иначе ты у своего холста посинеешь и перестанешь быть кому-нибудь нужным. -- Он снова улыбнулся.

Ветер вместе с Полной Луной вышли из дома, сложенного из камней и расположенного в престижном городском квартале. Не спеша они направились в сторону горного хребта, который особенно привлекал Императорского художника.

-- Как ты думаешь, почему отец так боится за нас? -- спросила девушка. -- Ведь до сих пор ничего не случилось.

-- Тебе видней, -- отозвался тот, -- вы же не признаетесь, кем он был на родине.

-- Да, он особенный человек. Поэтому я и не могу говорить о том, кем он был. Это опасно для всех нас.

-- Даже для меня?

-- Да, даже для тебя.

-- Странно.

-- Забудем об этом. -- Полная Луна обернулась вдруг к художнику и спросила, глядя в глаза: -- Ты действительно любишь меня?

Ветер смутился из-за резкого перехода к столь интимной теме, но теплые чувства победили неожиданность:

-- Я действительно люблю тебя с первого взгляда, даже нет, не взгляда, не то... Я еще не видел тебя, а уже шел к тебе, уже знал, что ты моя судьба.

-- Удивительно... -- откликнулась девушка на его слова, -- вот ты говоришь отец странный, а ведь, когда мы входили в город, он сказал, что здесь меня ждет моя судьба.

-- Вот как? Интересно. И что же?

-- Я решила стать твоей женой, -- она смущенно помолчала и добавила: -кажется, решила.

Ветер, едва не подпрыгнув от радости, тут же встревожился:

-- Как это, "кажется"?

-- Ну, решила, решила.

Художник хотел ее обнять, прижать к себе, но в этот момент из-за валуна с криком выпрыгнул брат Луны:

-- Ага! Попались?

-- Господи, Медвежий Рык, ты напугал меня, -- бросила девушка.

-- Хм, я еще и пострашнее бываю, -- сказал юноша со смехом, а потом попросил: -- возьмите меня с собой.

-- Идем, -- ответил Ветер, -- а что у тебя с носом?

Тот смущенно отвел глаза:

-- Упал.

-- Ага, упал на чей-то кулак.

-- Да ладно. Надо ж завоевывать положение.

-- Ах, вот в чем дело, -- усмехнулся Ветер, -- ну, тады ой!

5.

Проснулся я оттого, что было тяжело дышать. Схватил себя за нос, который был забит какой-то дрянью, и посмотрел на руку. Ну дела! Лет двадцать уже, с детства не шла носом кровь, а тут -- на тебе.

Я встал и пошел на кухню. Взял соль, набрал стакан чуть теплой воды, смешал это все и начал пить носом. С детства ничего не изменилось: пить носом по-прежнему было неудобно.

Завершив эту гнусную процедуру, я прилег, положив голову так, как велят в этом случае врачи. Спать я больше не собирался.

6.

В двадцатом году Камыша, за три тысячи шестьсот два дня до Всемирного Потопа, в сад, разбитый на скалах, что громоздятся над водами Великого Океана и обнимают его по всей длине материка, разгневанным жестким шагом вышел властитель континента Последний Император Легенды. В гнев Его Венценосность повергли доклады жрецов и военачальников.

Он дошел до Каскада, длинная лестница которого вела на самую вершину скал, где невидимое отсюда плескалось Императорское водохранилище, образованное кратером давно уснувшего вулкана. Шум воды, падающей по ступеням лестницы, заглушал гневные мысли Императора, и он стоял у бассейна до тех пор, пока монотонность фонтана не успокоила его.

Пройдя в беседку, нависшую над безбрежной гладью волн, наследник трона устремил свой взгляд туда, где в тысячах километров отсюда, на других берегах Океана, обитали враги Империи -- Атлантида и Ария.