Сергей Клычков - Серый барин
На голове у него, на начищенной камфорке, как у попа дароносица, чайник занимает кверху тонкую кудряшку и выбивает бисеринками кипяток по краям.
- Здравствуй, Фан Фаныч! - говорит барин.- Попой-ка нас чайком на ночь!
Шумит самовар и тонкую завитушку вытянул к самому потолку, сам руки и боки, кран в стакан отвернул, живот выпятил, по животу у него мизинцем после долгой чистки мелким толченым кирпичом выведены частые крапинки; видит в них Петр Кирилыч себя, кажется Петру Кирилычу, что сидит он за столом в желтой атласной рубахе с рисунком в крупный горох.
- Разливай, Петр Кирилыч, чаек,- говорит умильно барин.
- Чай на чай не палка на палку!..
Зашипел самовар от этих слов еще пуще, и по всей комнате поплыл его ворчливый голосок, из самой самоварной утробы, и в решетке с затейливым рисунком зазолотился ярким глазком и мигнул на Петра Кирилыча проскочивший вниз уголек.
- Ты, - говорит Махал Махалыч, наливая на блюдце,- не дивись моим порядкам, Петр Кирилыч... у всякой вещи есть свой разум и кишки есть... только человек всего этого не видит и видеть не старается, да и не хочет!..
Петр Кирилыч отхлебывает с блюдца душистый чай, слушает барина и думает про себя, что житьишко ему выпало, какое пригрезиться не всякому может: само всё на стол лезет, жри себе, пальцем о палец не стукни, знай себе хлопай в ладоши, когда что потребуется. В это время, должно быть, на барском дворе, голосисто запел петух, барин встал из-за стола и потянулся.
- Ну, Петр Кирилыч, на боковую пора... петухи поют, а мы с тобой еще не дрыхли!
- Покорнече благодарим,- сказал Петр Кирилыч, вытирая губы и перевертывая на блюдце кумочку кверху донышком. По углам пронеслось шепотком:
- Балдарим... балдарим... балдарим!
- Не на чем... не на чем... не на чем... прошу не взыскать,- проворчал барин на все четыре угла,- пойдем-ка, Петр Кирилыч, я тебе покажу, где Фетинья спать постелила.
Петр Кирилыч вышел из-за стола и не успел обернуться, как барин пропал у него с глаз: вместо стола стоит перед ним большая кровать со стеганым одеялом и в изголовье пуховые подушки вздулись горой...
Улыбнулся Петр Кирилыч хмельной улыбкой, перекрестился и, не раздеваясь, бултыхнул в постель: словно в теплом омуте, пошел он в пуховой перине на дно...
Спал Петр Кирилыч эту первую ночь своей службы у барина довольным и спокойным сном...
Снилось всю ночь Петру Кирилычу, что лежит он в дремучем раменском лесу у той самой дороги, где встретился ему Петр Еремеич на тройке. Только во сне будто никакого Петра Еремеича не было, в лесу стояла тишина и пустыня, как только в одном сне и бывает.
Даже ветра было не слышно, и лист, опадая с деревьев, не шелестел и не кружился, а шел тихо и ровно, как сонный, к земле...
Только где-то далеко-далеко, должно быть, верст за пять, гагакают гуси, на полуночном сговоре перед отлетом, да по канаве изредка квакнет осенний соловей - лесная лягушка...
Лежит Петр Кирилич на мху под большим кустом придорожной ивы, ива покрыла его пожелтевшей полой, и под ней ему тепло и душисто...
Публикация Н. Солнцевой
