Борис Екимов - Последний рубеж
Как сказал М. И. Чернов, без работы и без надежды на нее на хуторе остаются около тридцати работоспособных тружеников. Чем сейчас живут? Пенсиями своих стариков. И в семье Мокка, и в семье Сердюка, и у всех других надежда теперь лишь на пенсии дедов да бабок, но не на руки свои. Ну еще - огород, корова, десяток кур.
Когда я спросил у районной администрации, что думают они о судьбе хуторян далекого селения, мне ответили: "Пусть берут землю и работают".
Что ж, как говорится, в духе времени. Волгоградские хозяева Большой Голубой в нынешнем году объявили своим работникам, что каждый может взять землю и хозяйствовать на ней. Если бы этот ход удался, то "Сельхозводстрой" разом решил бы все проблемы. Они себя землей уже обеспечили. Осталось избавиться от людей, от поселка, от плохих земель.
Агитацию провели, в райцентре объявили, заявления были написаны, представитель земельного комитета приезжал, и даже все бумаги готовы. Словом, берите и владейте. Но не едут, не берут. Как сказал один из них: "Мы реалисты, предлагают мне на семью 170 га плохой земли, мела. От хутора далековато. Техники у меня - лопата да мотыга".
- Будем обрабатывать вашу землю своей техникой, - сказали в "Сельхозводстрое". - Плата по льготному тарифу.
- Это сказки... - вздохнули люди. - Видим мы эту технику. Она возле наших дворов стоит. Чтобы хлеб привезти, горючего нет. Какая уж обработка земли.
Избавиться от работников путем перевода их в фермеры не удалось. Стали их практически увольнять: долгосрочный неоплачиваемый отпуск. 50 километров до станицы, 80 - до райцентра, 140 до Волгограда. Куда подаваться?
Фельдшерица уехала, похоронена хуторская медицина. Закрыли магазин. Теперь людей лишили работы. Что будет дальше, совершенно ясно: люди должны покинуть хутор. Уже начали покидать. А хутор разделит судьбу тех горьких селений, которые когда-то были рядом: Тепленький, Зоричев, Осиновский, Евлампиевский. Их не счесть. А умер хутор - значит, умирает земля. Никакими десантами с центральной усадьбы, никакими фермерами из Волгограда ее не оживишь. Вон они и все хорошие люди - в Осиновском и Фомин-колодце, в Евлампиевском, в Большом Набатове. Юристы, летчики, рыбаки... Порою честные, старательные, только жалко на них глядеть. А на землю, которая уже забывает шелест хлебных колосьев и снова превращается в Дикую степь, смотреть и горько и страшно...
Окрестные хутора уже погибли. И восстанут ли? Большая Голубая выжила в самые трудные годы, хотя, конечно, должна была умереть. Но выжила. Честь ей!
- Я жене сто раз говорил: уедем, пока в силах. А она твердит: родная земля, здесь родилась, здесь могилки... - жалуется В. Ф. Дьяконов.
Он жалуется, а я низко кланяюсь Анне Георгиевне и готов целовать ее тяжелые черные руки, которые спасли эту землю, этот хутор.
- С тринадцати лет работаю... Теперь нас кинули. Пенсию получаем. Но деньги не будешь грызть. А сил уже нет...
Хутору Большая Голубая помогло наше общее большое несчастье: развал страны и горе миллионов беженцев. Пятнадцать семей приехало на хутор. Не какие-нибудь "перелетные", не условно освобожденные, за какими милиционера нужно приставлять, а рабочие, трудовые семьи, которым цены нет. К их беде, к их нелегкой судьбе отнестись бы сочувственно, тем более что они приехали сюда, поверив обещаниям руководителей "Сельхозводстроя".
Теперь они без работы.
Из разговора в районной службе занятости:
- Если они принесут нам трудовые книжки со статьей об увольнении, мы будем платить им по четырнадцать тысяч. Но два раза в месяц они должны приезжать и отмечаться.
(Пояснение от автора. Этих четырнадцати тысяч рублей хватит как раз для двух поездок в райцентр.)
- А может быть, мы организуем там новое производство с рабочими местами...
(Снова мои комментарии. Очень трудно будет "организовать новое", лучше не рушить старое.)
Из разговора в районной администрации:
- Там - сплошные убытки. Там - растащили скот. Там - запустили земли.
(И снова мои комментарии. Кто запустил землю? Кто развалил производство? "Плохой" народ или "хорошие" руководители?)
Ведь на той же земле получали самые высокие в совхозе "Голубинский" урожаи ячменя. С тем же "народом".
За погубленную человеческую жизнь судят высшей мерой. Как же надо судить за погубленный хутор?!
Каждый погибший хутор, селение - это наш шаг отступления с родной земли. Мы давно отступаем, сдавая за рубежом рубеж. Похоронным звоном звучат имена ушедших: Зоричев, Липологовский, Липолебедевский, Тепленький, Вороновский, Соловьи. Края калачевские, голубинские, филоновские, урюпинские, нехаевские донская, русская земля.
Не провели семь ли, двадцать километров дороги... Закрыли магазин. Не захотели возить детей в школу. Пожалели копейку для фельдшера, а для учителя литр молока. Обидели невниманием старых. "Реформировали".
И вот уже разошелся хутор. Умирает земля: на Россоши, на Саранском, в Зимовниках, на Козинке - на щедром, дорогом сердцу поле - вместо пшеницы поднялся седой осот да желтеет сурепка; и говорливую речку, Быстрицу ли, Панику, Ворчунку, полонит камыш, а пруд зарастает тиной и ряской. Так умирает Вихляевский ли, Помалин или милый Кузнечиков. Так постепенно умирает родина, у каждого она малая, своя, но для всех одна.
Уходим. Бросаем за хутором хутор, оставляя на поруганье могилы отцов и дедов.
Сколько будет длиться этот позорный марш отступления? Ведь уже вслух говорят и кричат, что не мы, а иные народы - хозяева донской степи, нашей матери.
Не ведают, что говорят. А мы ведаем, что творим?!
Хутор Большая Голубая.
Осень 1994 г.
