Александр Солженицын - Два рассказа
А третий - пухлощёкий, черноволосый, весело подвижный Либин никогда не дотронулся до подследственного и пальцем, и не кричал, но всегда говорил с бодрой победной уверенностью, да видно, что и не наигранной. И домогался пробудить в подследственном демократическую совесть: как же он мог изменить светлому идеалу интеллигенции? как же может демократ стоять против неумолимого хода истории, пусть и отягчённого жестокостями?
Этих жестокостей Эктов мог поведать следователю больше, чем тот и представлял. Мог бы, но не смел. Да не ту линию он и избрал: вот на этом-то и стоять: что - демократ, народник, что тронула сердце пронзительная крестьянская беда, а белогвардейщиной тут и не веет. (Да ведь - и правда так.)
А Либин - как будто по той же ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ линии и вёл навстречу:
- В будущие школьные хрестоматии войдёт не один эпизод героизма красных войск и коммунистов, давивших этот кулацкий мятеж. Момент борьбы с кулачеством займёт почётное место в советской истории.
Спорить было безнадёжно, да и к чему? Главное: узнают ли, кто он. Это хорошо, что увезли в Москву, в Тамбове легче бы его узнали, пропуская через свидетелей. Одно только ныло предчувствием: сфотографировали его в фас и в профиль. Могли фотокарточку размножить, разослать в Тамбов, Кирсанов, Борисоглебск. Хотя и: за полгода боевой жизни Эктов так изменился, посуровел, пожесточел, и в ветрогаре - сам себя не узнавал в зеркало в избах, впрочем и зеркала там плохонькие.
Пока не вызнали, КТО - семья была в безопасности. А самого - что ж, пусть и стреляют: за эти месяцы бесщадной войны Павел Васильич давно обвыкся с мыслью о смерти, да и попадал уже на волосок от неё.
Да его запросто могли расстрелять и при взятии - непонятно, зачем уж так им надо было его опознать? зачем везли в Москву? зачем столько времени надо было тратить на переубеждения?
А недели текли - голодные, скудная похлёбка, крохотка хлеба. Бельё без смены, тело чесалось, стирал как мог в редкие бани.
Из одиночки соединяли и в камеру - сперва с одним, потом с другим. По соседству не обойтись без расспросов: а кто вы сами? а как попали в восстание? а что там делали? Отвечать - нельзя, и совсем не ответить нельзя. А оба - мутные типы, сердце-вещун узнаёт. Что-то плёл.
Прошёл апрель - не узнали!
Но - ещё раз сфотографировали.
Клещи.
Опять в одиночку, в подвал.
Потёк и май.
Тянулись и дни, но ещё мучительней - ночи: в ночи, плашмя, ослабляется человек и его жизненная сила сопротивления. Кажется: ещё немного - и сил уже не собрать.
И Обоянский кивал с измученной улыбкой:
- Не устоять никому. Это проснулось и пришло к нам могучее невиданное племя. Поймите.
А Либин оживлённо рассказывал о военных красных успехах: и сколько войск нагнали в Тамбовскую губернию, и даже - ТУТ не секрет и сказать каких именно. И курсантов из нескольких военных училищ расположили по тамбовским сёлам для усиления оккупации.
Да - разбиты уже антоновцы! Разбиты, теперь добивают отдельные кучки. Уже сами приходят в красные штабы гурьбами и приносят винтовки. И ещё помогают находить и разоружать других. Да один полк бандитов полностью перешёл на красную сторону.
- Какой? - вырвалось.
Либин с готовностью и отчётливо:
- 14-й Архангельский 5-й Токайской бригады.
ЗдОрово знали.
Но ещё проверь - так ли?..
Да приносил на допросы в подтверждение тамбовские газеты.
Судя по ним - да, большевики победили.
А - что могло стать иначе? Он когда и шёл в восстание - понимал же безнадёжность.
А вот - приказ No 130: арестовывать семьи повстанцев (выразительно прочёл: семьи), имущество их конфисковать, а самих сгонять в концентрационные лагеря, потом ссылать в отдалённые местности.
А вот - приказ No 171, и опять: о каре СЕМЬЯМ.
И - не замнутся перед тем, уж Эктов знал.
И, уверял Либин, от приказов этих - уже большие плоды. Чтобы самим не страдать - крестьяне приходят и указывают, кто скрылся и где.
Очень может и быть. Великий рычаг применили большевики: брать в заложники СЕМЬИ.
Кто - устоит? Кто не любит своих детей больше себя?
- А дальше, - заверял Либин, - начнётся ПОЛНАЯ ЧИСТКА по деревням, всех по одному переберём, никто не скроется.
А кое-кто из крестьян знали же Павла Васильича по прошлым мирным годам, могли и выдать.
Однако сидел Эктов третий месяц, и врал, и плёл, а вот же - не расшифровали?..
Пока Либин как-то, с весёлой улыбкой, даже дружески расположенный к неисправимому демократу-народолюбцу, кстати посадив его под усиленный свет, улыбнулся сочными плотоядными губами:
- Так вот, Павел Васильич, мы прошлый раз не договорили...
И - обвалилось.
Оборвалось.
Уже катясь по круче вниз, последними ногтями цепляясь за кочки надежд: но это ж не значит - и семью? Но, может, Полина с девчуркой поостереглась? сменила место? куда-нибудь уже переехала?..
А Либин, поблескивая чёрными глазами, насладясь растерянностью подследственного, его беспомощным неотрицанием, довернул ему обруч на шее:
- И Полина Михайловна не одобряет вашего упорства. Она теперь знает факты и удивляется, что вы до сих пор не порвали с бандитами.
Несколько минут Эктов сидел на табуретке оглушённый. Мысли плясали в разные стороны, потом стали тормозиться в своём кругообороте - и застывать.
Либин - не спускал глаз. Но и - молчал, не торопил.
Так Полина не могла ни думать, ни говорить.
Но, может, - измучилась до конца?
Но, может, это и повод: дайте увидеться! дайте мне с ней поговорить самому!
Либин: э, нет. Это - надо вам ещё заслужить. Сперва своим раскаянием.
И пошло два-три дня так: Эктов настаивал на встрече. Либин: сперва полное раскаяние.
Но Эктов не мог растоптать, чтО он видел своими глазами и твёрдо знал. И притвориться не мог.
Но и Либин не уступал ни на волос. (Да тем и доказывал, что Полина думает совсем не так! Наверное же не так!)
И тогда Либин прервал поединок - наперехват дыхания: чёрт с вами, не раскаивайтесь! чёрт с вами, оставайтесь в вашем безмозглом народничестве! Но если вы не станете с нами сотрудничать - я вашу Полину отдам мадьярам и ЧОНу на ваших глазах. А девчёнку возьмём в детдом. А вам - пулю в затылок после зрелища, это вы недополучили по нашей ошибке.
Ледяное сжатие в груди. А - что ж тут невозможного для них?
Да подобное и было уже не раз.
Да на таком - они и стоят.
Полина!!.
Ещё день и ещё два дали Эктову ДУМАТЬ.
А можно ли ДУМАТЬ - в застенке угроз, откуда выхода нет? Мысли прокруживаются бессвязно, как впрогрезь.
Пожертвовать женой и Маринкой, переступить через них - разве он мог??
За кого ещё на свете - или за что ещё на свете? - он отвечает больше, чем за них?
Да вся полнота жизни - и были они.
И самому - их сдать? Кто это может?!.
И Полину же ПОТОМ пристрелят. И Маринку не пощадят. ЭТИХ он уже знал.
И - если б он этим спасал крестьян? Но ведь повстанцы - уже проиграли явно. Всё равно проиграли.
Его СОТРУДНИЧЕСТВО - какое уж теперь такое? Что оно может изменить на весах всего проигранного восстания?
Только жертва семьёй - а ничего уже не изменишь.
Как он ненавидел это нагло торжествующее победное смуглое либинское лицо с хищным поблеском глаз!
А в сдаче - есть и какое-то успокоение. То чувство, наверное, с каким женщина перестаёт бороться. Ну да, вы оказались сильней. Ну что ж, сдаёмся на вашу милость. Род облегчающей смерти.
И уж какую такую пользу он мог сейчас принести красным?
Сокрушился. Однако с условием: дать свидание с Полиной.
Либин уверенно принял капитуляцию. А свидание с женой: только тогда, когда вы выполните наше задание. Тогда - пожалуйста, да просто отпустим вас в семью.
И - что ж оставалось?
Какое немыслимо каменное сердце надо иметь, чтобы растоптать своё присердечное?
И во имя чего теперь?
Да и мелодичные наговоры Обоянского тоже не прошли без следа. Действительно: сильное племя! Новые гунны - но вместе с тем с социалистической идеологией, странная смесь...
Может быть и правда: мы, интеллигенты старой закалки, чего-то не понимаем? Пути будущего - они совсем не просто поддаются человеческому глазу.
А задание оказалось вот какое: быть проводником при кавалерийской бригаде знаменитого Григория Котовского, героя гражданской войны. (Они только что прошлись по мятежному Пахотному Углу и вырубили полтысячи повстанцев.) При том - себе - никакой личины не надо придумывать, тот самый и есть известный Эго, из антоновского штаба. (Антонов - разгромлен полностью, армии его уже нет, но сам он сбежал, ещё скрывается. Да им заниматься не будем.)
А что делать?
А, выяснится по дороге.
(Ну, как-нибудь может быть обойдётся?)
Из Тамбова дорога была недлинная - до Кобылинки, впрочем уже на краю одного из излюбленных партизанских районов.
Всё - верхом. (И чекисты, в гражданском, рядом, неотступно. И полуэскадрон красноармейцев при них.)
