Владимир Набоков - Отчаяние
Любила она меня без оговорок и без оглядок , с какой-то естественной преданностью. Не знаю, почему я опять впал в прошедшее время, -- но все равно, -- так удобнeе писать. Да, она любила меня, вeрно любила. Ей нравилось разсматривать так {28} и сяк мое лицо: большим пальцем и указательным , как циркулем , она мeрила мои черты, -- чуть колючее, с длинной выемкой посрединe, надгубье, просторный лоб , с припухлостями над бровями, проводила ногтем по бороздкам с обeих сторон сжатаго, нечувствительнаго к щекоткe, рта. Крупное лицо, непростое, вылeпленное на заказ , с блеском на маслаках и слегка впалыми щеками, которыя на второй день покрывались как раз таким же рыжеватым на свeт волосом , как у него. А сходство глаз (правда, неполное сходство) это уже роскошь, -- да и все равно они были у него прикрыты, когда он лежал передо мной, -- и хотя я никогда не видал воочiю, только ощупывал , свои сомкнутыя вeки, я знаю, что они не отличались от евойных , -- удобное слово, пора ему в калашный ряд . Нeт , я ничуть не волнуюсь, я вполнe владeю собой. Если мое лицо то и дeло выскакивает , точно из -за плетня, раздражая, пожалуй, деликатнаго читателя, то это только на благо читателю, -- пускай ко мнe привыкнет ; я же буду тихо радоваться, что он не знает , мое ли это лицо или Феликса, -выгляну и спрячусь, -- а это был не я. Только таким способом и можно читателя проучить, доказать ему на опытe, что это не выдуманное сходство, что оно может , может существовать, что оно существует , да, да, да, -как бы искусственно и нелeпо это ни казалось.
Когда я вернулся из Праги в Берлин , Лида на кухнe взбивала гоголь-моголь... "Горлышко болит ", -- сказала она озабоченно; поставила стакан на плиту, отерла кистью желтыя губы и поцeловала мою руку. {29} Розовое платье, розовые чулки, рваные шлепанцы... Кухню наполняло вечернее солнце. Она принялась опять вертeть ложкой в густой желтой массe, похрустывал сахарный песок , было еще рыхло, ложка еще не шла гладко, с тeм бархатным оканiем котораго слeдует добиться. На плитe лежала открытая потрепанная книга; неизвeстным почерком , тупым карандашем -замeтка на полe: "Увы, это вeрно" и три восклицательных знака со с eхавшими на-бок точками. Я прочел фразу, так понравившуюся одному из предшественников моей жены: "Любовь к ближнему, проговорил сэр Реджинальд , не котируется на биржe современных отношенiй".
"Ну как , -- хорошо с eздил ?" -- спросила жена, сильно вертя рукояткой и зажав ящик между колeн . Кофейныя зерна потрескивали, крeпко благоухали, мельница еще работала с натугой и грохотком , но вдруг полегчало, сопротивленiя нeт , пустота...
Я что-то спутал . ?то как во снe. Она вeдь дeлала гоголь-моголь, а не кофе.
"Так себe с eздил . А у тебя что слышно?"
Почему я ей не сказал о невeроятном моем приключенiи? Я, разсказывавшiй ей уйму чудесных небылиц , точно не смeл оскверненными не раз устами повeдать ей чудесную правду. А может быть удерживало меня другое: писатель не читает во всеуслышанiе неоконченнаго черновика, дикарь не произносит слов , обозначающих вещи таинственныя, сомнительно к нему настроенныя, сама Лида не любила преждевременнаго именованiя едва свeтающих событiй. {30}
Нeсколько дней я оставался под гнетом той встрeчи. Меня странно безпокоила мысль, что сейчас мой двойник шагает по неизвeстным мнe дорогам , дурно питается, холодает , мокнет , -- может быть уже простужен . Мнe ужасно хотeлось, чтобы он нашел работу: прiятнeе было бы знать, что он в сохранности, в теплe или хотя бы в надежных стeнах тюрьмы. Вмeстe с тeм я вовсе не собирался принять какiя-либо мeры для улучшенiя его обстоятельств , содержать его мнe ни чуть не хотeлось. Да и найти для него работу в Берлинe, и так полном дворомыг , было все равно невозможно, -и, вообще говоря, мнe почему-то казалось предпочтительнeе, чтобы он находился в нeкотором отдаленiи от меня, точно близкое с ним сосeдство нарушило бы чары нашего сходства. Время от времени, дабы он не погиб , не опустился окончательно среди своих дальних скитанiй, оставался живым , вeрным носителем моего лица в мiрe, я бы ему, пожалуй, посылал небольшую сумму... Праздное благоволенiе, -- ибо у него не было постояннаго адреса; так что повременим , дождемся того осенняго дня, когда он зайдет на почтамт в глухом саксонском селенiи.
Прошел май, и воспоминанiе о Феликсe затянулось. Отмeчаю сам для себя ровный ритм этой фразы: банальную повeствовательность первых двух слов и затeм -- длинный вздох идiотическаго удовлетворенiя. Любителям сенсацiй я однако укажу на то, что затягивается, собственно говоря, не воспоминанiе, а рана. Но это -- так , между прочим , безотносительно. Еще отмeчу, что мнe теперь как то легче пишется, разсказ мой тронулся: я уже попал {31} на тот автобус , о котором упоминалось в началe, и eду не стоя, а сидя, со всeми удобствами, у окна. Так по утрам я eздил в контору, покамeст не прiобрeл автомобиля.
Ему в то лeто пришлось малость пошевелиться, -- да, я увлекся этой блестящей синей игрушкой. Мы с женой часто закатывались на весь день за-город . Обыкновенно забирали с собой Ардалiона, добродушнаго и бездарнаго художника, двоюроднаго брата жены. По моим соображенiям , он был бeден , как воробей; если кто-либо и заказывал ему свой портрет , то из милости, а не то -- по слабости воли (Ардалiон бывал невыносимо настойчив ). У меня, и вeроятно у Лиды, он брал взаймы по полтиннику, по маркe, -- и уж конечно норовил у нас пообeдать. За комнату он не платил мeсяцами или платил мертвой натурой, -- какими-нибудь квадратными яблоками, разсыпанными по косой скатерти, или малиновой сиренью в набокой вазe с бликом . Его хозяйка обрамляла все это на свой счет ; ея столовая походила на картинную выставку. Питался он в русском кабачкe, который когда-то "раздраконил ": был он москвич и любил слова этакiя густыя, с искрой, с пошлeйшей московской прищуринкой. И вот , несмотря на свою нищету, он каким -то образом ухитрился прiобрeсти небольшой участок в трех часах eзды от Берлина, -- вeрнeе, внес первыя сто марок , будущiе взносы его не безпокоили, ни гроша больше он не собирался выложить, считая, что эта полоса земли оплодотворена первым его платежом и уже принадлежит ему на вeки вeчные. Полоса была длиной в двe с половиной теннисных {32} площадки и упиралась в маленькое миловидное озеро. На ней росли двe неразлучныя березы (или четыре, если считать их отраженiя), нeсколько кустов крушины, да поодаль пяток сосен , а еще дальше в тыл -- немного вереска: дань окрестнаго лeса. Участок не был огорожен , -- на это не хватило средств ; Ардалiон по-моему ждал , чтобы огородились оба смежных участка, автоматически узаконив предeлы его владeнiй и дав ему даровой частокол ; но эти сосeднiя полосы еще не были проданы, -- вообще продажа шла туго в данном мeстe: сыро, комары, очень далеко от деревни, а дороги к шоссе еще нeт , и когда ее проложат неизвeстно.
Первый раз мы побывали там (поддавшись восторженным уговорам Ардалiона) в серединe iюня. Помню, воскресным утром мы заeхали за ним , я стал трубить, глядя на его окно. Окно спало крeпко. Лида сдeлала рупор из рук и крикнула: "Ардалiо-ша!" Яростно метнулась штора в одном из нижних окон , над вывeской пивной, вид которой почему-то наводил меня на мысль, что Ардалiон там задолжал немало, -- метнулась, говорю я, штора, и сердито выглянул какой-то старый бисмарк в халатe.
Оставив Лиду в отдрожавшем автомобилe, я пошел поднимать Ардалiона. Он спал . Он спал в купальном костюмe. Выкатившись из постели, он молча и быстро надeл тапочки, натянул на купальное трико фланелевые штаны и синюю рубашку, захватил портфель с подозрительным вздутiем , и мы спустились. Торжественно сонное выраженiе мало {33} красило его толстоносое лицо. Он был посажен сзади, на тещино мeсто.
Я дороги не знал . Он говорил , что знает ее, как Отче Наш . Едва выeхав из Берлина, мы стали плутать. В дальнeйшем пришлось справляться: останавливались, спрашивали и потом поворачивали посреди невeдомой деревни; маневрируя, наeзжали задними колесами на кур ; я не без раздраженiя сильно раскручивал руль, выпрямляя его, и, дернувшись, мы устремлялись дальше.
"Узнаю мои владeнiя! -- воскликнул Ардалiон , когда около полудня мы проeхали Кенигсдорф и попали на знакомое ему шоссе. -- Я вам укажу, гдe свернуть. Привeт , привeт , столeтнiя деревья!"
"Ардалiончик , не валяй дурака", -- мирно сказала Лида.
По сторонам шоссе тянулись бугристыя пустыни, вереск и песок , кое-гдe мелкiя сосенки. Потом все это немножко пригладилось -- поле как поле, и за ним темная опушка лeса. Ардалiон захлопотал снова. На краю шоссе, справа, вырос ярко-желтый столб , и в этом мeстe от шоссе исходила под прямым углом едва замeтная дорога, призрак старой дороги, почти сразу выдыхающейся в хвощах и диком овсe.
