Иван Бунин - Чаша жизни
Больше всех говорил, стоя у поднятой спинки дивана и отстегивая под жилетом подтяжки, щуплый господин в очках, человек, как можно было бы понять из его слов, московский, известный Москве и придерживающийся в вопросах общественных мнений крайних. Он выпил на вокзале в Стрелецке. Измятое его лицо было красно и возбужденно. Строго блестели его очки, энергично падали в разные стороны рога сальных волос, энергично и резко лилась речь. Внимательно и удивленно оглядев нового пассажира, он долго притворялся, что не думает о нем, и, наконец, не вытерпел, спросил:
- А вы далеко изволите ехать?
- А в Москву, - не спеша ответил Горизонтов, держа свои железные руки на зонте, поставленном между колен.
Господин в очках подумал, оглядывая его.
- А жить, вероятно, изволите в том городке, который мы только что проехали?
- Да, я из Стрелецка.
- И в Москву, конечно, по делам?
- По делам, - сказал Горизонтов. - Веду переговоры с анатомическим театром Московского императорского университета. Московский императорский университет, получив от меня мою фотографическую карточку во весь рост и предложение купить после смерти моей мой костяк, ответил мне принципиальным согласием.
- Как? - с изумлением воскликнул господин в очках. - Вы продаете собственный скелет?
- А почему бы и нет? - сказал Горизонтов. - Раз эта сделка увеличивает мое благосостояние и не наносит мне никакого ущерба?
- Но позвольте! - перебил господин в очках. - И вам не странно... да скажу даже - не жутко совершать подобную сделку?
- Ничуть, - ответил Горизонтов. - Надеюсь, что Московскому университету придется еще не скоро воспользоваться своим приобретением. Надеюсь, судя по тому запасу сил, который есть во мне, прожить никак не менее девяноста пяти лет.
В окне, куда поглядывал он, отвечая, уже отражалась свеча, горевшая в вагонном фонаре, и, отражаясь, как бы висела в воздухе за окном. Проходили мимо косогоры в зеленых хлебах, низко висело над ними облачное небо. Гудело жерло вентилятора, говорили и смеялись в вагоне... А там, в Стрелецке, на его темнеющих улицах, было пусто и тихо. На лавочке возле хибарки сапожника сидел квартировавший у него Желудь, гнутый старичок в кумачной рубашке, и напевал что-то беззаботное. Лежал в своем темном доме уже давно не встающий с постели, седовласый, распухший, с заплывшими мрачными глазами о. Кир. Дворянин Хитрово был трезв и осторожно ходил за своим гордоном, с ружьем наперевес, по мокрым овсам возле кладбищенской рощи, выпугивая перепелов и наугад стреляя в сумеречный воздух, в мелкий дождь. Вечным сном спали в кладбищенской роще Александра Васильевна и Селихов - рядом были бугры их могил. А Яша работал в своей часовне над склепом купца Ершова. Отпустив посетителей, весь день плакавших перед ним и целовавших его руки, он зажег восковой огарок и осветил свой засаленный халатик, свою ермолку и заросшее седой щетинкой личико с колючими, хитрыми-прехитрыми глазками. Он работал пристально: стоял возле стены, плевал на нее и затирал плевки сливами, дарами своих поклонниц.
2. 9. 1913
1) - Песня семинаристов, являющаяся переводом на
латинский язык украинской песни -
"i шумить, i гуде, дрiбний дощик iде...".
2) - Нет ни одного места без гения! {лат.).
