Сигизмунд Кржижановский - Клуб убийц Букв
Штерн (отрицательно качает головой; его проводник уходит; один – среди слов, в словах. Жадно, как нищий сквозь стекло витрины, всматривается в ряды ролей. Шаг, другой. Колеблется. Глаза его, постепенно пробираясь сквозь полутьму, начинают различать застывшую в глубине великолепную фигуру Ричарда Бэрбеджа). Этот.
Но тут один из Гамлетов, который, отложив книгу, давно уже вглядывался в пришельца, поднявшись с кресел, внезапно преграждает ему дорогу. Штерн в смятении отступил, но Роль сама смущена и почти испугана: выступив из полутьмы в свет, она обнаруживает дыры и заплаты на своем неладно скроенном – с чужого плеча – плаще; на плохо пробритом лице Роли искательная улыбка.
Роль. Вы оттуда? (Утвердительный кивок Штерна.) Оно и видно. Нельзя ли осведомиться: почему меня больше не играют? Не слыхали? Всем, конечно, известно, что трагик Замтутырский отпетый пьяница и мерзавец. Но нельзя же так. Прежде всего – он меня не выучил. Вы представляете себе, как приятно быть невыученным: не то ты еси, не то не еси. В этой самой бытенебыти, в третьем акте, знаете, мы так запутались, что если бы не суфлер… и вот после этого ни разу у рампы. Ни одного вызова: в бытие-с. Скажите на милость, что с Замтутырским, спился или амплуа переменил: если вернетесь, прошу вас, поставьте ему на вид. Нельзя же так: породил меня, ну и играй меня. А то… (Штерн, отстраняя пародию, пробует пройти дальше, но та не унимается.) Со своей стороны – если могу быть чем полезен…
Штерн. Я ищу книгу третьего акта. Я – за ее смыслом.
– Так бы и сказали. Вот. Только не зачитайте. Замтутырский, как и вы, на этой книге всю игру строил: меня ни в зуб, ну и ходит по сцене, и чуть что – в книгу. «Раз, – говорит, – Гамлету в третьем акте можно в книжку смотреть, то почему нельзя во втором или, там, в пятом; оттого – говорит и не мстит, что некогда: книжник, эрудит, занятой человек, интеллигент: читает, читает, оторваться не может: убить и то некогда». Так что, если любопытствуете, пожалуйста: перевод Полевого, издание Павленкова.
Штерн, отстранив налипающую на него замтутыркинскую роль, направляется в глубь перспективы к гордому контуру Бэрбеджа. Стоит, не смея заговорить. Бэрбедж сначала не замечает, потом веки его медленно поднимаются.
Бэрбедж. Зачем здесь это существо, отбрасывающее тень?
Штерн. Чтобы ты принял его к себе в тени.
Бэрбедж. Что ты хочешь сказать, пришелец?
Штерн. То, что я человек, позавидовавший своей тени: она умеет и умалиться, и возвеличиться, а я всегда равен себе, один и тот же в одних и тех же – дюймах, днях, мыслях. Мне давно уже не нужен свет солнц, я ушел к светам рамп; и всю жизнь я ищу Страну Ролей; но она не хочет принять меня; ведь я всего лишь замыслитель и не умею свершать: буквы, спрятанные под застежки твоей книги, о великий образ, для меня навсегда останутся непрочитанными.
Бэрбедж. Как знать. Я триста лет обитаю здесь, вдали от потухших рамп. Время достаточное, чтобы домыслить все мысли. И знаешь, лучше быть статистом там, на земле, чем премьером здесь, в мире отыгранных игр. Лучше быть тупым и ржавым клинком, чем драгоценными, но пустыми ножнами; и вообще лучше хоть как-нибудь быть, чем великолепно не быть: теперь я не стал бы размышлять над этой дилеммой. И если ты подлинно хочешь…
Штерн. Да, хочу!
Бэрбедж. Тогда обменяемся местами: отчего бы Роли не сыграть актера, играющего роли.
Обмениваются плащами. Погруженные в чтение Гамлеты не замечают, как Бэрбедж, мгновенно вобрав в себя походку и движения Штерна, пряча лицо под надвинутым беретом, направляется к выходу.
Штерн. Буду ждать вас. (Поворачивается к пустому креслу Бэрбеджа: на нем мерцающая металлическими застежками книга.) Он забыл книгу. Поздно: ушел. (Присев на край кресла, с любопытством оглядывает сомкнутые застежки книги. Со всех сторон – снова шуршанье страниц и тихое: «Слова-слова-слова».) Буду ждать.
Теперь третья позиция: кулисы. У входа, примостившись на низкой скамеечке, Фелия. На коленях ее тетрадка. Зажав уши и мерно раскачиваясь, она учит роль.
Фелия. Я шила в комнате моей, как вдруг… вбегает…
Вбегает Гильден.
Гильден. Штерна нет?
Фелия. Нет.
Гильден. Ты предупреди его: если он и сегодня пропустит репетицию, роль переходит ко мне.
Бэрбедж (появившийся на пороге – за спинами говорящих; про себя). Роль перешла, это правда: но не от него и не к тебе.
Гильден уходит в боковую дверь. Фелия снова наклоняется над тетрадкой.
– Я шила в комнате моей, как вдругВбегает Гамлет, плащ на нем разорван,На голове нет шляпы, грязные чулкиРазвязаны и спущены до пят;Он бледен, как стена; колена гнутся;Глаза блестят каким-то странным светом,Как будто бы пришел он из иного мира,Чтоб рассказать об ужасах его.Таким…
Бэрбедж (заканчивает)… «Таким явился он». Не так ли? Колена гнутся… еще бы – пройти такую даль. Но рассказывать было б слишком долго.
Фелия (с изумлением вглядываясь в пришельца). Как ты хорошо вошел в роль, милый.
Бэрбедж. Ваш милый вошел в другое.
Фелия. У тебя хотели ее отнять: я отправила вчера письмо. Оно получено!
Бэрбедж. Боюсь, что туда не доходят письма. И притом, как отнять роль у отнятого актера?
Фелия. Ты говоришь странно.
– «Это странно
как странника прими в свое жилище».
Вошедшие Таймер, Гильден и несколько актеров прерывают диалог.
– Режиссер Таймер, не будем придумывать ему наружность, он будет похож, ну хотя бы на меня: желающих просят смотреть, – улыбнулся Рар, оглядывая слушающих.
Кроме меня одного, никто, кажется, не возвратил ему улыбки: замыслители, сомкнув молчаливый круг, ничем и никак не выражали своего отношения к рассказу.
– Таймер видится мне экспериментатором, упрямым вычислителем, придерживающимся методов подстановки: люди, подставляемые им в его постановочные схемы, нужны ему, как математику нужны цифры: когда пришла очередь той или иной цифре, он вписывает ее; когда очередь цифры отошла, он перечеркивает отслуживший знак. Сейчас, увидев того, кого он принимает за Штерна, Таймер не удивлен и даже рассержен.
Таймер. Ага. Пришли. А роль ушла. Поздно: Гамлета играет Гильден.
Бэрбедж. Вы ошибаетесь: ушел актер, а не роль: к услугам вашим.
Таймер. Не узнаю вас, Штерн: вы всегда, казалось, избегали играть – в том числе и словами. Что ж. Два актера на одну роль? Идет. Внимание: беру роль и разрываю ее надвое. Это нетрудно – надо лишь угадать линию разрыва. Ведь Гамлет, в сущности, это схватка да с нет: они-то и будут у нас центрозомами, разрывающими клетку на две новых клетки. Итак, попробуем: подать два плаща – черный и белый. (Быстро размечает тетрадки с ролями: одну, вместе с белым плащом, передает Бэрбеджу; другую, вместе с черным, – Гильдену.) Акт третий, сцена первая. Приготовьтесь. Раз, два, три: занавес пошел.
Гамлет I (белый плащ). Быть?
Гамлет II (черный плащ). Или не быть? Вот в чем
вопрос.
Гамлет I. Что лучше?
Гамлет II. Что благороднее?
Гамлет I. Сносить и гром и стрелы
Враждующей судьбы. О нет.
Гамлет II. Или восстать
На море бед и кончить все борьбою!
Гамлет I. Окончить жизнь.
Гамлет II. Нет, лишь уснуть.
Гамлет I. Не более?
Гамлет II. Да, и знать, что этот сон
Окончит все. И тысячи ударов…
Гамлет I. Но ведь удел живых…
Гамлет II. Такой конец достоин
Желаний жарких.
Гамлет I. Умереть?
Гамлет II. Уснуть.
Гамлет I. Но если сон виденья посетят?
Что за мечты на смертный сон слетят,
Когда стряхнем мы суету земную?
Гамлет II. Да, это заграждает дальний путь
И делает страданье долговечным.
Кто снес бы бич и посмеянье века
Бессилье прав, тиранов притесненья,
Обиды гордого, забытую любовь…
Гамлет I. Презренных душ презрение к заслугам…
Гамлет II. Да, если б мог нас подарить покоем
Один удар.
И только страх чего, то после смерти, –
Страна безвестная, откуда путник
Не возвращался к нам.
Гамлет I. Неправда, возвратился!
Все с удивлением смотрят на Бэрбеджа, оборвавшего монолог, начавший было расщепляться в диалоге.
Таймер. Это не из роли.
Бэрбедж. Да, это из Царства Ролей. (Он принял свою прежнюю позу: над белым, как саван, плащом надменно запрокинута мелово-белая маска: глаза закрыты; на губах улыбка гаера.) Это было лет триста тому. Вилли играл Тень, я – принца. С утра лил дождь, и партер был весь в лужах. Но народу все же было много. К концу сцены, когда я задекламировал о «мире, вышедшем из колеи», в публике поймали воришку, вытащившего чужие пенсы из кармана. Я кончил акт под чавканье задвигавшихся ног по лужам и глухое: вор-вop-вор. Беднягу тотчас же, как это у нас водилось, вытащили на помост сцены и привязали к столбу. Во втором акте воришка был смущен и отворачивал лицо от протянутых к нему пальцев. Но сцена за сценой – вор освоился и, чувствуя себя почти включенным в игру, наглея и наглея, стал кривляться, отпускать замечания и советы, пока мы, отвязав его от столба, не сошвырнули прочь со сцены. (Вдруг повернувшись к Таймеру.) Не знаю, что или кто привязал тебя к игре. Но если ты думаешь, что твои краденые мыслишки – ценой по пенсу штука – могут сделать меня богаче, меня, для которого писаны вот эти догрелли, – получай свои медяки и прочь из игры.
