Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская
Он еще долго ей что-то тихо бормотал, потом встал, поцеловал ее руки и лоб, почему-то перекрестил и вышел.
Одеваясь, он выгреб из кошелька все деньги, какие были при нем, и, отдавая их Борису, сказал:
– Вот возьми пока что есть… и мой телефон. Если что будет надо… для матери, звони. Слышишь? Деньги, доктора, больница… Обещай мне, Борис!
– Послушайте, вы бы хоть объяснили… Как я могу у незнакомого человека…
– Я твой отец, – сказал Евдокимов и, надев шапку, вышел.
6
Однажды в первом часу ночи раздался звонок, Галина открыла дверь – двое мужчин внесли в коридор третьего и положили на пол.
– Что с ним? – испуганно ахнула Галина. – Плохо с сердцем?.. Врача?!
Пробормотав что-то невнятное и тысячу раз извинившись за беспокойство, мужчины, пятясь, ретировались от греха подальше, оставив Галину одну разбираться с проблемами.
Галина разбиралась с проблемами всю ночь, а на следующий день, только к вечеру, когда Юра понемногу пришел в себя, решила с ним твердо и серьезно поговорить, поставить все точки над «i».
Эти проблемы начались с Юрой давно, и, разумеется, Галина догадывалась об их причине, но как разумный человек, она не понимала людей, которые с горя начинали пить. Горя (настоящего, а не призрачного, основанного на самолюбии и гордыне, как у Юры) у всех было довольно, но вот чтобы, прикрываясь этим пресловутым горем, позволять себе терять облик человеческий… – это ей казалось безнравственным и бесчестным. Тем более что у них растет сын, которому уже скоро пятнадцать и который должен уважать своего отца.
Еще не понимая, что алкоголизм – серьезная болезнь и ее не исцелить никакими моральными доводами, нравственными убеждениями и взыванием к совести, она проговорила с мужем по душам всю ночь и, ложась спать под утро, была абсолютно уверена: с этим безобразием покончено раз и навсегда. Ну не станет же разумный человек сознательно заниматься уничтожением собственной личности!
Юра все понимал и, глядя на Галину честными, преданными глазами, клялся всем на свете, обещая с завтрашнего дня в рот ни капли!
Но через некоторое время все повторилось. И снова были задушевные разговоры, то мягкие, то жесткие, и в ответ снова произносились уверения и давались клятвы, которые опять и опять нарушались.
Галина теряла почву под ногами. Она впервые столкнулась с чем-то, что было неподвластно силе ее логики, ясности аргументов и вообще здравому смыслу.
«Что же теперь делать?» – беспомощно думала Галина, не собиравшаяся тем не менее мириться с этим свалившимся на ее голову и неподдающимся устранению несчастьем. Оказывается, есть вещи, которые невозможно преодолеть собственной волей и желанием, которые начинают командовать нами, а мы – покорно и безропотно тащиться на поводу… И что же?.. так до конца?..
Она решила, взяв с собой сына, уехать на море отдохнуть, а Юру (в наказание и вразумление) оставить дома. Пусть поживет один, подумает, поразмыслит, может, одиночество пойдет ему на пользу. Да и она немного отойдет от тягостных дум и вечного теперь страха: в каком виде придет домой муж («прибьет или хрюкнет и поцелует» – вспоминалась ей наша несравненная классика). Вот уж не думала, что и ее постигнет сокрушительная судьба подавляющего большинства русских женщин.
Впервые за много лет она ехала без него, и все ей как будто чего-то не хватало, все без него было неудобно и скучно, и все вспоминалась их та, давняя, такая, в сущности, счастливая и беззаботная поездка в Коктебель втроем… Конечно, Алеша уже большой и помощник, а все равно…
Они приехали в Крым, но на этот раз не в Феодосию и Коктебель (чтобы не искушаться), а в Судак. Сняли комнатку, и на время Галина отключилась от всего тягостного, что пришлось пережить ей за этот последний год с Юрой. Море и солнце делали, как всегда, свое благое дело, освобождая людей от всевозможных стрессов и бесконечных тягот, забот и проблем, уравнивая их по беззаботности с детьми и делая их на время такими же счастливыми, какими, вероятно, были жившие в доисторические времена на благословенном юге.
За все время отпуска она позвонила Юре всего два раза: первый – по приезде, второй – когда они уже взяли обратные билеты, чтобы сообщить ему номер поезда и вагона.
Ей показался странным его голос, и она спросила:
– Ты что, болен?
– Нет, но… понимаешь… Ты только не пугайся…
Но Галину уже охватила паника.
– Что случилось? – закричала она в трубку. – Ты можешь мне сказать?
– Да я же говорю, все нормально…
– Юра!.. Чего я не должна пугаться?
– Да ничего! Это я так. Всё! Приезжайте, люблю, целую, встречаю. – И он повесил трубку.
Отдых моментально испарился. Она снова почувствовала дикую усталость, навалившуюся на нее еще в городе, от которой она пыталась сбежать под южное солнышко к морю. Все последние дни отпуска она ходила сама не своя, мучась в догадках и строя в уме самые фантастические предположения.
Храня изо всех сил авторитет отца, она никогда не позволяла обсуждать свои новые проблемы с Алешей или делиться с ним переживаниями и страхами. Разумеется, Алеша не был глухим и слепым, но он видел только ту часть их жизни, которую уже невозможно было скрыть и которую Галина все же старалась перед ним как-то если не приукрасить, то смягчить, найти извинение или оправдать.
Но то, что случилось на самом деле, невозможно было ни предвидеть, ни предугадать, разве что – увидеть в страшном сне.
Он встретил их на перроне почему-то в темных очках, которых никогда не носил даже на юге. Обнимая и целуя Галину, потом сына, он все норовил встать к ним как-то спиной или боком. Дождавшись, когда Алеша пошел к метро впереди них, Галина спросила:
– Да что ж ты все прячешься, дай я на тебя посмотрю, – и внезапно сняла очки.
А сняв Юрины очки и увидев то, что
