Пой. История Тома Фрая [litres] - Габриэль Коста
«Еще пару дней без музыки, и я забуду, что никак не дотягиваю до Дженефер Кастро и снова повторю тот ужас в школе…»
Дилан же шокированно замер у входа на кухню. Большинство пакетов так и остались неубранными, но не это так сильно ошарашило его. Том достал рекламу, которую им впихнули в одном из магазинов, и что-то с интересом читал. И не объявление о новой газонокосилке так сильно встревожило невольного шпиона, а приглашение на пробы в «Вестсайдскую историю». Оно словно сияло и призывало обратить на него внимание. Дилан задержал дыхание и сжал руки в кулаки, совершенно не зная, как поступить. Он резко забыл, что Тому сейчас совсем не до участия в постановке и что последний раз тот пел на могиле матери. Все мысли крутились вокруг роли Тони, дурацкой рекламы и страха. Сон как рукой сняло. Дилан сделал шаг к Тому, не отводя взгляд от громкой надписи: «Звездой может стать каждый!». И чем ближе Дилан подходил, тем отчетливее слышались ему партии Тони, ярче нарастал конфликт между пуэрториканцами и американцами, громче звучали финальные ноты. Уже не понимая, что делает, Дилан схватил Тома за запястья. Его глаза внимательно смотрели на удивленное лицо. Обездвиженный и пойманный в плен любитель музыкальных шоу с трепетом смотрел на потемневшие в тусклом свете кухни глаза Дилана.
«Луна лишь отражает свет солнце».
– Том, нам еще нужно посчитать метраж комнаты. – Дилан говорил низко, с вибрациями в голосе, вызывая у Тома ужас. – Если ты будешь всю ночь читать бульварную прессу, мы ляжем спать только под утро. Я договорился с парнями, что позвоню им завтра, пока ты тестировал синтезаторы. – Он врал.
«Отпусти руки и дай мне ответить».
Том кивнул.
«И вот что опять с ним произошло? Какие у него проблемы с брошюрами? Ничем не примечательное шоу. Его смущают полуголые модели? Если так, прошу прощения, но ради чего их туда поместили? Правильно, привлечь внимание. Поэтому такая реакция не оправданна и убивать меня не за чем! А комкать объявление тоже не к месту. Неужели он сейчас действительно хочет измерить комнату? Наши соседи еще не слышали, как я играю! Я, хоть и учился игре на клавишных, никогда не уделял ей достаточного внимания. Маме нравились мои потуги создать качественную мелодию ничуть не меньше пения. Она прекрасно понимала, что я слишком ленив для оттачивания сложных композиций, выработки необходимого автоматизма, поэтому не настаивала на уроках. И все же черно-белые клавиши вызывают приятную ностальгию».
– Я пойду за рулеткой, жди, дело пяти минут. – Дилан улыбнулся и потрепал Тома по волосам, выводя из странного ступора.
«Мне бы за это оторвали руку».
Том потонул в очередных размышлениях по поводу странного поведения Дилана. Однако его спасли клавиши. Посеребренные в свете луны, они волшебно мерцали. Сзади слышалось ворчание Дилана насчет спрятанной рулетки, вопросы и ругань. Загипнотизированный Том шагнул вперед, как вор, ступая бесшумно по ламинату, словно это и не его инструмент вовсе. Он вдруг почувствовал покалывание на кончиках пальцев, нестерпимое желание пробежаться по раскладке, сыграть гамму, а может даже и какую-нибудь мелодию…
Спеть? От одной мысли голова пошла кругом. Дилан шагнул в комнату неожиданно, вновь ловя Тома на чем-то интимном. Он открыл рот и с замиранием сердца смотрел, как чужие руки опустились на синтезатор, и из него полилась нежная мелодия. Она то била ключом, то стихала, а через мгновение снова набирала обороты, надвигаясь штормом на неподготовленного Дилана, а тот стоял и в очередной раз ничего не мог поделать с собственным восхищением. Талант Тома поражал и пробуждал то, что Дилан никогда не чувствовал. Что-то, с чем он пока не мог согласиться. Зато он отчетливо видел, как разбитый на части Том возвращал себе баланс и целостность. И в очередной раз Дилан поймал себя на мысли, что не причастен к этой красоте. Хотел ли он этого? Что по-настоящему нужно было Тому?
Лишь только музыка?
– Том?
Тот повернул голову на зов и вздохнул. Достал из кармана блокнот и принялся строчить на листке целое письмо Дилану.
– Синтезатор всегда напоминает мне об истории Элизабет Рай. – Он показал Дилану листок с текстом. Тот вопросительно вскинул брови и продолжил читать. – Тринадцатого января погиб ее первый и единственный муж. Он изводил ее всю жизнь. Говорят, он поражал своей красотой. Только потом выяснилось, что он регулярно бил ее. Однако Элизабет его слишком сильно любила. – Том протянул Дилану еще один лист. – Так вот, тринадцатого января он погиб. Элизабет забыла в репетиционной ноты новой песни и вернулась за ними. Тогда она только-только обретала популярность. Неизвестный хотел отнять у ее мужа часы, но он возомнил себя суперменом. – В руках Дилан держал уже три листка. – Элизабет нашла его в луже крови на белом снегу. Так и появилась песня “Art is a Devil”. – Том закусывал губу, пока писал на последнем чистом листе. – Спустя года она призналась, что страдала из-за его гибели так же сильно, как и радовалась. Такая любовь, такая привязанность уничтожает твою личность. – Том писал уже на обложке блокнота. – Она называла мужа шедевром, но вместе с тем человеком, которого стоит бояться и держать на расстоянии… Больше она замуж не выходила, но стала иконой музыки и моды.
– У меня не так много познаний в музыке восьмидесятых. Я скорее по попсе десятого года. – Дилан сверлил глазами руки Тома, которые то и дело гладили клавиши. Если он нажмет, то точно запоет, и тогда идея удержать Тома от возможных прослушиваний полетит к чертям. – Знаешь, пошли на кухню? Чего-нибудь попьем? – Не дожидаясь ответа, Дилан схватил Тома за руку и потащил из репетиционной. – Я ужасно голодный.
Листы Тома закончились, поэтому ему оставалось лишь молчать и грустно провожать синтезатор взглядом.
«Однажды…»
E
К восемнадцати годами Джек насчитал в своей жизни три страсти, и о каждой он мог говорить часами. Первая – это, несомненно, космос. Мысль, пронзившая Джека, словно падающая звезда в ночном небе, до сих пор осталась с ним. Когда-то давным-давно
