Савельев - Виктор Анатольевич Шендерович
— Нет, Дима, ничего не получится.
— Почему? — Этого поворота он не ожидал.
— Меня дома ждут…
— Кто? — совсем уже глупо спросил Алямов.
— Гости. Муж, — просто ответила Лена.
«Так чего ж ты тогда, — возмутился кто-то в Алямове, — целый день мне голову морочила?»
— Жалко, — сказал он.
Лена не ответила.
Автобус встал у светофора. Водитель щелкнул ручкой приемника; что-то заверещало, обрывки голосов и мелодий смешались в эфире и снова оборвались щелчком. Повисло молчание. Окаменевшая на чужом плече, левая рука Алямова чувствовала себя идиоткой.
— Не сердитесь, Дима, — вернувшись на вы, улыбнулась учительница, и сквозь досаду Дима остро пожалел, что не он ждет ее прихода, развлекая гостей.
— Что вы, Лена… — сказал он. — Муж — это серьезно…
Алямов еще шутил, но больше по инерции: разговаривать не хотелось. Тем более на вы.
— Спасибо за компанию! — сказала Лена, выходя у метро, а Алямов поехал дальше, слушая разговор Петровича с месткомовской о каких-то фондах, дотациях, положении с обувью и одеждой…
«Вот тебе и «компле», — с тяжелой досадой думал он. — Кретинизм. День впустую».
В институт Алямов заходить не стал, попрощался со всеми очень вежливо и той же, что и вчера, дорогой отправился домой. Настроение было препаршивое. В мрачных мыслях он чуть не проскочил гастроном, но вспомнил, что на Новый год нужно купить колбасы. Зашел и сразу, на всякий случай, встал в очередь.
— Я отойду? — тут же спросила женщина, стоявшая впереди.
— Пожалуйста. А что там есть? — Алямов кивнул в сторону прилавка.
— Колбаса есть всякая; вареная есть… — И женщина начала прорываться к кассе.
— Ветчину днем не привезли, — обернувшись, пожаловался Алямову толстый дядька в шляпе. — Обещали — вечером привезут. Стою вот, жду.
— Понятно, — качнул головой Алямов, подумав, что где-то слышал сегодня похожую фразу… Где именно — он вспомнил уже на улице, когда шел к метро с добытой колбасой.
Как он сказал, этот пацан?
Алямов вдруг отчетливо вспомнил утро, большеголового мальчика в трениках, снизу, не отрываясь смотревшего в глаза, вспомнил свой ответ:
— Раз обещали — значит, привезли.
«Ч-черт… — подумал Алямов, замедляя шаг по мягкому предновогоднему снегу, — а ведь не привезли. Надо же, как неудобно получилось…»
И какое-то незнакомое чувство овладело Димой. Сегодняшний день, пустой и странный, начал собираться в картинку, как мозаика.
Он вспомнил детей, бегущих в стареньких трениках, по колено в снегу, без шапок, к автобусу, который привез из далекой сказочной Москвы людей и подарки, вспомнил смутный разговор о нехватке фондов и золотую печатку на руке воспитателя, вспомнил счастливого Сашу Мишина в обнимку с пластмассовой клюшкой, девочку, подарившую бесценный свой спартаковский значок, — и поморщился от незнакомого чувства…
«Надо бы сказать Коншину: все-таки шефский сектор, пускай наведет там порядок. Скинемся, купим парнишке чего-нибудь…» — подумал Алямов, уже понимая, что ничего этого не будет, потому что у каждого своя жизнь и есть дела поважнее.
Алямов снова вспомнил о Лене, о своем очередном обломе с личной жизнью, и подумал, что так бездарно угробить день — это надо уметь…
На первой же остановке вышло пол-автобуса, и два волосатых школяра внесли с собой снегопад и дум-дум, стучавшее в здоровенном динамике. Дима мотнул головой, окончательно вытряхивая оттуда лишние мысли.
Пора было возвращаться в отлаженную жизнь. Автобус летел от остановки к остановке по белому предпраздничному городу, дома ждала жена; как раз сегодня что-то должно было решиться с путевкой на Домбай.
«Надо купить у Сергеева лыжи, — подумал Алямов. — У него была пара на продажу».
1987
Роки
Памяти Сергея Бегуна
Мы жили на лавинной станции, в просторном доме, охранявшем ущелье.
Попутка высадила нас у поворота и загромыхала вниз, поднимая клубы белой пыли, а мы перекурили, впряглись в
