Дар Изоры - Татьяна Алексеевна Набатникова
Слабый не стал бы так раскрываться — квартира отца, нигде не живу, и уместно ли дать телефон жены (советуясь со мной). Он делал меня доверенным лицом, не боялся чужих: значит, нет ахиллесовой пяты, которую лучше скрыть за размытым «так сложились обстоятельства». Очень немного таких людей.
И такими-то разбрасываться!
Я стала думать о его жене: живет себе в центре, в большой квартире и вот уже полтора года перебирает варианты, все отвергая: не хочет лишиться ни одного из своих преимуществ, а что человек из-за ее разборчивости полтора года «нигде не живет», то ее не касается! У, племя ненавистное!
Я позвонила ей. Мною двигал интерес не только квартирный. Вот услышу ее, сопоставлю голоса, интонации и все пойму, что у них произошло. (И есть ли мне место в этой истории...)
Но ответила теща, увы, не жена. Впрочем, тоже многое прояснила.
(Телефонный век; не сходя с дивана, говорим с друзьями — и тем ограничиваемся, чтобы не ехать, не мерзнуть, не мокнуть. И так информация зрения — глаза в глаза, зеркало души — заменилась информацией слуха. «Что у тебя случилось? Ну я же слышу!» Глаза потеряли работу. Так же, как лишился горожанин звездного неба. В квартире сидит, ночью во двор не выходит зевнуть перед сном. А и выйди он, что толку: смог небо застит, звезде не пробиться. Поедешь в деревню, вскинешь отвыкший взор и поразишься переменам: среди божественных чистых светил ползают, как насекомые, спутники, вспыхивают красные мигалки самолетов. Как в зараженной клопами квартире...)
Итак, трубку сняла теща. Выслушав мой вариант, она сварливо обрушилась:
— Ага, ему однокомнатная квартира, а нам двадцать восемь метров, смежная? А ему восемнадцать! Да вы что?! Не слишком ли жирно? Я консультировалась у юриста, ему полагается одиннадцать метров, а нам тридцать три. И комнаты должны быть изолированные. И в центре. Нет уж, нам это не подойдет!
Она каркала так плотно, без просветов, что мне некуда было вставить оправдание ее зятю: что это вовсе не его происки, это я виновата, что у меня такие две квартиры: двухкомнатная смежная на окраине и однокомнатная, мамина, с телефоном.
Они, значит, пуще собственного урона боялись, как бы он, ненавистный, не выиграл чего.
Вдруг я поняла, что причиной всему эта теща. Она по своей чрезвычайной глупости видит и чтит лишь ближайшую выгоду и не понимает, что теряет на этом.
(Знаю одну мудрую женщину, она прожила редкостную счастливую жизнь. Она нисколько не дорожила своей «территорией», не то что другие, которые воюют с ближними за каждую пядь насмерть. Дорого им обходится победа. А она без боя отдавала детям и мужу все, что у нее было: время, силы, вещи, труды и заботу. И, отступая на каждом шагу, выиграла жизнь. Такая вот стратегия.)
Теща моего возлюбленного (да, возлюбленного!) была из тех, близоруких. Ей искренне непонятно, какой прок в мужьях. Одни хлопоты: стирай им рубахи, гладь, лишнюю пару картофелин очисти, лишнюю пару тарелок мой, и насколько же выгоднее получается без них, с одними алиментами: пол чище и не накурено.
И молодая дура-дочь — на поводу у дуры старой!
Бедный, добрый, открытый, мужественный человек не смог одолеть эту могучую правоту. Я должна оправдаться перед ним — за весь наш подлый женский род, корыстный и ненасытный, а то так и состарится, навек огорчившись. Он должен узнать наконец, что щедрая сила его бесценна, доверчивость необходима, а голос его долгожданен, а смех его радует сердце, а лишняя стирка никому не в обузу.
Вот позвоню сейчас — не мучайся, ты любим, ты необходим! С твоим складом ума, мужской повадкой, и недостатками, и «вредными привычками»! Я гибну без тебя.
Но мыслимо ли сказать все это вслух? «Извините, но у меня уже есть новая семья...» Готова ты это услышать? Спасительное телефонное инкогнито для отступления. И стыд, стыд, стыд поражения.
Ну и что, пусть!
А как начать? «Мне понравился ваш голос и поэтому...»?
Нет, это только кажется, что возможно. Преграды неодолимы.
Пойду к подруге, пусть она позвонит. Нейтральное лицо, найдет нужные слова. Мол, извините, с вами однажды говорила одна женщина, она в вас влюбилась, не будете ли вы так любезны сообщить о себе, как там у вас, валентность свободная имеется или нет? И если имеется, то ваши данные: возраст, образование, рост. Нет-нет, рост неважен, решительно неважен, абсолютно неважен! Хоть на голову меньше, ради бога. Образование тоже — ну при чем здесь образование, ведь по голосу знаешь, с каким человеком имеешь дело, будь он хоть трижды неграмотный.
И я отправилась к подруге. Рассказать, что обмен мой никак не движется, но зато я влюбилась по телефону и хочу с ее помощью обезопасить себя от телефонного поражения. Телефонная жизнь... Говорят, на растленном Западе появился новый вид разврата: по телефону. Вносишь плату — и специалисты нашептывают тебе на ухо, умело манипулируя как тембром голоса, так и смыслом речей...
И вот я дома у подруги, вот поднимаюсь по лестнице. На площадке перед вторым этажом, где висят почтовые ящики, на широком подоконнике выставлена открытка-извещение. К кому-то неправильно попала, значит. Минуя подоконник, я машинально взглянула, и вдруг: открытка адресована мне! Никаких сомнений: фамилия моя и инициалы. Хотя адрес здешний. Я растерялась, не знаю, что и подумать. Взяла ее (со страхом: старуха Шапокляк притаилась в засаде, вот я возьму открытку, и она взорвется у меня в руках), повертела: «Ваши часы готовы» — на обороте. Никаких часов я никуда не сдавала!
Постояв так пять секунд, я вдруг забыла, зачем шла, — подхваченная догадкой, я бросилась бегом по лестнице вверх — звонить в ту квартиру, что значилась в адресе. Читала, чай, фантастику, знаю, что к чему. Мне открывают. «Простите, у вас трехкомнатная?» — «А в чем дело?» — настороженно (вот вам типичная реакция слабых. ОН бы сразу и просто ответил «да» или «нет»). «Вы случайно не размениваетесь?» — «Откуда вы знаете, мы еще не давали объявления». — «Так. Знаю. ...То есть я на всякий случай всех спрашиваю». — «Ну, предположим, размениваем». Я называю свои адреса, они ахают: в
