Александр Красницкий - Рюрик-викинг (сборник)
Рядом с красавцем князем Добрыня казался олицетворением могучей силы, и вечевики невольно залюбовались на этих двух людей. Забыто было прошлое; толпа отдалась обаянию торжественной минуты, и вместо угроз с берега несся один только приветный клич:
– Привет тебе, солнышко наше красное, привет тебе, князь Владимир Святославович!
Из Детинца вышли и спустились к самой воде посадник и все бояре. И на них подействовала торжественность минуты, и они невольно поддались общему чувству. Кое-кто из бояр даже прослезился. Вместе с народом все они кричали приветствия, а в это время с княжеской ладьи были уже скинуты на берег сходни, и князь, сопровождаемый Добрыней, Освальдом, Эриком и послами Новгорода, легко сошел на твердую землю.
Одновременно с ним бесшумно выскочили на берег его дружинники, и прежде чем новгородцы могли опомниться от неожиданности, вдоль берега вырос лес копий и будто сама собой образовалась стена из норманнских и варяжских щитов.
Все это произошло с поразительной быстротой и в таком стройном порядке, что даже самые буйные вечевики поняли, что теперь им нужно попридерживать языки.
Перед ними была внушительная сила; они сами подпустили ее и дали возможность застать врасплох Новгород.
Каждый понимал, что достаточно только одного движения прибывшего князя, и вся эта живая стена двинется вперед и сметет все, что ни попадется ей на пути.
Ворота Детинца были отворены, и занять крепость для прибывших воинов ничего бы не стоило, а вместе с крепостью и весь Новгород немедленно попадет в руки пришельцев.
Смутившиеся противники Добрыни Малковича молчали. Только одни радостные приветствия неслись навстречу Владимиру Святославовичу; но скоро смущение первых прошло, и они, забыв свое недавнее еще неудовольствие против дяди князя, примкнули к тем, кто приветствовал прибывших, и крик толпы стал единодушен.
– Собрано ли вече? – спросил Владимир, приняв приветствия посадника и бояр. – Хочу явиться к моему народу и отдать ему мой поклон!
Узнав, что прибытие его застало вече в самом разгаре, князь сделал знак Освальду и Эрику, а сам вместе с Малковичем, окруженный боярами, быстро пошел по берегу, поднимаясь к воротам Детинца.
Но сделать ему удалось всего несколько шагов. Восторг толпы достиг высших пределов. Живые волны хлынули со всех сторон, разметали всех, кто был возле князя и Добрыни. Даже норманны и варяги, которых Освальд и Эрик поставили полукругом около Владимира, мгновенно были оттерты. Еще мгновение – и десятки дюжих рук подняли и Владимира, и Добрыню высоко над толпой, и вечевики понесли их с громкими, полными восторга криками в ворота Детинца.
Это была высшая честь, какую только могли оказать новгородцы своему избраннику. Князь и его дядя бережно были донесены до вечевого помоста, и только когда они очутились там, отхлынуло это живое море, унося с собой и бояр, и посадника, и всех дружинников. Но Освальд и Эрик тоже не дремали: с величайшим трудом пробрались они к помосту со своими воинами и заняли его ступени со всех сторон, так что между вечевиками и князем с Добрыней снова выросла живая стена.
Владимир сделал величавый жест, и, повинуясь ему, смолкла толпа.
– Привет тебе, народ мой новгородский! – заговорил князь. – Снизойдя на твои моления, пришли мы в Великий Новгород творить суд и расправу по старине, стоять за дедовские и отцовские вольности. Обещаем мы править Новгородом так, чтобы не было недовольных, несчастных, сирых и обиженных. Все будут равны пред нами, и суд наш будет для всех одинаков. Вольности же и старину будем охранять мы, и в том да будет порукою слово наше княжье. Будем блюсти мы честь Великого Новгорода и никаких обид на него не спустим. Кто против Великого Новгорода, тот и против нас, тот нам враг злейший. И обещаем сокрушить мы его, ни крови своей, ни живота своего не жалея. А прежде всего, объявляем мы, что забыли навсегда всякие вины, которыми ты, народ новгородский, был винен перед нами; не вспомним их никогда. А тебе, народу новгородскому, быть нам верным и служить нам по чести и правде, все службы наши править без промедления и недовольства. А мы за то слуг наших верных будем жаловать своими милостями. Кто же ослушником нам будет, того мы, князь, вольны казнить любою казнью по суду своему и по старине отцов и дедов наших. В знак же благоволения нашего к тебе, народ новгородский, прими наш княжий поклон и привет, дабы всем было ведомо здесь, в Новгороде, и в пятинах, и в погостах, и в областях новгородских, что пришли мы с великим добром и милостями.
С этими словами Владимир склонил свою голову перед толпою, доселе его безмолвно слушавшею.
Княжий поклон этот вызвал новые крики восторга. Речь князя, обычная в подобных случаях, пришлась всем по сердцу.
Несколько старцев, бояр именитых, успело в это время протиснуться через толпу к вечевому помосту и даже пробраться через княжью стражу на верхние ступени.
– Люб ты нам, князь Владимир Святославович, – заговорил самый старый из них. – Добром, свободною волей избрали мы тебя князем своим, и спасибо тебе на твоем милостивом слове, не оставил ты нас, сирот горемычных, прими же и ты от людей новгородских поклон и привет!
Старец опустился на колени и приник головой к ногам князя, но Владимир быстро нагнулся и, подняв, обнял его и поцеловал. Вечевики словно обезумели. Им казалось, что в лице этого старца князь дал поцелуй всему Новгороду, и в эти мгновения не было на площади Детинца человека, который не отдал бы жизнь за Владимира Святославовича.
– Солнышко красное, князь любый! – ревела толпа. – Веди нас всех на врагов твоих. Кто твои враги, тот и Господину Великому Новгороду злой обидчик!
– На Киев веди нас!
– Все пойдем за тобой!
– Смерть Ярополку!
– Будь князем великим!
Пред Владимиром в это время стоял уже другой старый боярин.
– Пожалуй ты нас, сирот, князь наш, первою твоею милостью, – говорил он, сопровождая свои слова поклонами, – терпим мы великие обиды от кривичей. Их Полоцк выше Новгорода стать хочет. Изничтожь ты ворога. Пусть, что солнце на небе одно, и Новгород в земле приильменской один будет.
Глаза Владимира сверкнули радостным блеском.
– Слышишь, народ новгородский, – крикнул он, – боярин твой именитый об обидах, что чинит Великому Новгороду Полоцк, жалуется. Пожалую я вас, Новгород, своею милостью. Изничтожу обидчика, сокрушу его силу, и будет Новгород мой во веки славиться.
Опять будто искры пролетели в толпе.
– На кривичей! На Полоцк! На Рогвольда! – ревела толпа, и Владимир, слушая с улыбкой эти крики, вспомнил гордую княжну Рогнеду, и словно голос какой-то шептал ему ее гордые слова: «Сына рабыни разуть не хочу».
В Полоцк
Непроходимые леса, в которые и тогда не ступала нога человеческая, покрывали оба берега речки Полоты, катившей свои тихие воды в ту быструю и бурную реку, которую ныне называют Западной Двиной.
Всюду были тогда леса на нынешней Полоте, Свислочи, Березине. Века стояли они, угрюмые, молчаливые. Жизнь будто замерла в их чащах. Звери редко забегали туда, птицы свободные не залетали: такая там, в этих лесных глубинах, была пустота и дичь.
И вдруг оживились угрюмые и молчаливые леса. Массою всевозможных звуков наполнились они. Тучи воронья кружатся над ними, хищные звери, перепугано озираясь, убегают в непроходимые чащи. Там, где недавно царила еще мертвая тишина, раздаются человеческие голоса, много голосов, слышится бряцание железа, стук топоров, скрип колес.
Это идет князь новгородский Владимир с дружинами своими: норманнской, варяжской и новгородской. Идет он на обидчика Господина Великого Новгорода полоцкого князя Рогвольда, чтобы отомстить и ему, и его гордой дочери за страшное оскорбление, которое было нанесено ему, князю природному.
Скор и решителен был князь Владимир Святославович. Недолго засиделся он на Волхове после того, как новгородцы признали его своим князем. Спешит, пока горят к нему любовью новгородские сердца, расплатиться со злым ворогом за обиды, и нет у него даже малой жалости к тем, кого он замыслил обречь грозной смерти.
Добрыня Малкович остался за князя в Новгороде.
Княжья дружина где по рекам, на лодках, где по берегу идет. Часто приходится воинам прорубать себе путь через лесные гущи. Тогда начинает громко стучать топор, и валятся под ударами его простоявшие века великаны-деревья.
Когда дружинники останавливаются на ночлег, яркое зарево от бесчисленных костров поднимается к небесам, плывут стаями багровые облака, с громкими жалобными криками разлетаются потревоженные птицы, спешат забраться подальше в лесные чащобы вспугнутые звери.
Князь неутомим. Мало дает он отдыху своим воинам: идут, пока темная ночь не настанет, подымаются, чуть только свет забрезжит.
