Владимир Попов - Разорванный круг
- Ну и что выяснил?
- Я думаю, какая-то сволочь схалтурила. Протектор, наверное, попался длинный, ну и присобачил его сборщик ударами молотка. Получилась волна, а под волной воздушный пузырь. Как только шину покатили, этот пузырь тоже покатился внутри и отодрал протектор, как клин.
- Диагноз точный? - спросил Дима.
- Был бы я уверен, сразу телеграмму дал бы.
Кристич молча стал одеваться.
Посещение Кристичем Брянцева имело неожиданные последствия: директор отобрал у него пропуск, и "воскресшего из мертвых" три дня не пускали на завод, чтобы отдохнул и отоспался. Выпросив пропуск на четвертый день, Саша наконец перешагнул порог проходной.
Он сразу заметил изменения, которые произошли за последние два месяца на территории завода. Небольшого домика, где помещался институт рабочих-исследователей, не было и в помине. На его месте рыли котлован. Давно поговаривали о том, что институту дадут две большие комнаты в новом корпусе, куда должна была перейти и заводская лаборатория, но в это верилось и не верилось: слишком часто переселялись отделы в новых зданиях, и почему-то всегда так получалось, что отделу, занимавшему одну маленькую комнату, оказывалось тесно в трех больших, он начинал воевать, и все распределение нарушалось.
Кристич повернул направо, где высилось новое четырехэтажное здание. Чисто вымытые стекла, значит, уже заселено. Стал отыскивать помещение института, читая надписи на дверях: "Лаборатория истирания", "Динамические испытания", "Пластоэластические испытания", "Полярограф".
На третьем этаже, рядом с конструкторским бюро новых шин, нашел табличку: "ИРИ". Но о том, что институт помещался здесь, догадался раньше, чем увидел ее: из-за неплотно закрытой двери доносился гул голосов, перекрываемый визгливым тенорком Целина.
В просторной, с наклонным потолком комнате собралось человек тридцать. Все знакомые, все свои, наиболее активные ребята, на которых держался институт.
Кристич ожидал горячей встречи - как-никак считался пропавшим без вести, - но все уже знали, что он благополучно вернулся, и удивления не проявили. Закивали, подмигнули, заулыбались и тотчас позабыли о нем.
У окна, облокотившись на подоконник, сидел Приданцев. Его лицо выражало непривычное смущение. Приданцев отличался самоуверенностью и той заносчивостью, которая так характерна для людей, ничего за душой не имеющих, но изо всех сил стремящихся показать, что они что-то собой представляют. Сейчас от всего этого и следа не осталось. Четыре злополучные ашхабадские шины, распотрошенные вдоль и поперек, как это делают при самом пристрастном исследовании, красовались на стенде, а над ними висел плакат: "Позор бракоделу Приданцеву!"
- ...в результате этой подлости, - кричал Целин, - именно подлости, иным словом этого поступка я назвать не могу, чуть было не рухнула работа, которую мы вели три года. Подумать только! Сотрудники НИИРИКа утверждали, что введение большого количества восков будет вызывать отслоение протектора - и нате, получите: в Ашхабаде отслоение протектора. Попробуйте доказать, не зная причины, что воска не имеют никакого отношения к этому случаю, что причина тут одна: подлость, подлость, подлость!..
Целин задохнулся от негодования, и Приданцев воспользовался паузой.
- А ты попробуй стань на мое место, - грубо сказал он. - То дадут протектор короче, чем надо, то длиннее. Что, стоять? А норма? А план? А заработок? У меня дети, их кормить надо.
- А Ивановский?! - выкрикнул Целин. - Для него качество превыше всего!
- Наплодит четверых - тоже перестанет о качестве думать, - огрызнулся Приданцев.
Как ни грубы, как ни элементарны доводы Приданцева, они все же заставили задуматься. Сборщики часто попадали в подобное положение. Слишком тонкое дело - производство протекторов. Отрезанная резина садится, сокращается по длине, и не всегда машинист шприц-машины может предусмотреть размер усадки. С этим злом боролись, но устранить его не могли.
- Так что же, значит, так и будем выпускать брак? - наседал Целин.
В ответ - молчание.
- Не знаю, как этот вопрос решать технологически, - подал голос Кристич, и все обернулись в его сторону, - но с таким, как Приданцев, я работать не буду. Честно говоря, многие нарушают технологию, но они все-таки имеют совесть - знают, что грубое нарушение - это прежде всего человеческая жизнь, а может быть, даже несколько жизней. Если бы мы делали галоши - там еще куда ни шло. Раньше износились или позже - плохо, конечно, но не так страшно, потребитель переживет. А вот когда переполненный автобус пойдет под откос... В общем, нужно отстранить Приданцева от сборки и за версту не подпускать.
Нет ничего тяжелее осуждения товарищей. Если корит и пробирает администрация - это не так доходит. Это одна из обязанностей руководителей, и многие ею злоупотребляют настолько, что нагоняи входят в привычку, к ним вырабатывается иммунитет. А вот когда твой брат, рабочий, не хочет с тобой стоять рядом, трудиться под одной крышей, когда с тобой перестают здороваться - такую кару не выдерживают даже самые толстокожие. Что такое наказание отчуждением, Приданцев испытал, когда вскрылась его проделка с профсоюзными взносами. Отчуждение было тем страшнее, что возникло не по сговору. Он чувствовал, что стал противен всем и каждому в отдельности. Прошлые его грехи одни забыли, другие простили, и только-только наладил он отношения с коллективом - снова такой провал. Вот почему после разящих слов Кристича он сжался и поник.
- Что с ним делать, пусть профсоюзная организация решает, - сказал Целин. - Меня другое волнует: как сделать невозможным такой вид брака?
- Есть одно соображение, - тихо, как всегда, произнес Дима Ивановский и настороженно посмотрел на Целина. Очень уж тот был распален и в таком состоянии мог оборвать, не дослушав.
- Выкладывай!
- Что если протекторы делать так, чтобы они ни в коем случае не были длиннее? Или по норме, или короче.
- М-да-а! - многозначительно произнес Целин. Только уважение к Диме удержало его от едкой реплики.
- А короткие зубами натягивать? - спросил кто-то из сборщиков.
- А если потом стык разойдется? - спросил другой.
- Дайте договорить, - остановил нетерпеливых Ивановский. - Под рукой у сборщика должны быть прокладки разного размера. Не сошелся протектор на сантиметр - сантиметровая, на дюйм - дюймовая.
- Значит, уже два стыка получится, - не выдержал Приданцев, смекнув, что даже его дельная реплика будет сейчас что-то значить.
- Наша резина, сдобренная восками, хорошо склеивается, - продолжал Ивановский. - На крупных станках итальянской фирмы Пиррели всегда протектор из двух половин, и ничего, мир не жалуется. - Он в упор посмотрел на Приданцева. - Кто не боится одного стыка, тому не страшны и два.
- Попробуем! - решительно сказал Целин. - Самый вредный страх у людей страх опыта. Поручим это Диме.
- Лучший способ отбить охоту подавать идеи: сам подал - сам выполняй, пошутил кто-то.
Поднялся Кристич.
- Я никак не пойму, что тут происходит. Занятие? Совещание? И почему среди нас все еще находится Приданцев? С ним закончено - и пусть катится отсюда подобру-поздорову. Я лично знать его не хочу!
Собравшиеся смотрели на Целина: что он скажет, как решит? А Кристич сверлил взглядом провинившегося сборщика. "Ну поднимись же, уйди, - говорил этот взгляд, - не заставляй брать тебя за шиворот!"
Однако Приданцев не двигался, будто прирос к стулу. Рвалась нить, соединявшая его с этими людьми. Его никогда не интересовало их расположение, он всегда ощущал себя над ними, но их неприязни боялся. У него мелькнуло было желание встать и демонстративно выйти, да еще дверью хлопнуть как следует, чтобы штукатурка посыпалась, - помирать - так с музыкой, но тотчас вспомнилась побасенка с моралью: "Если ты по шею в дерьме, то сиди и не чирикай". Решил не огрызаться.
Люди молчали. Понимали, что Приданцеву и так воздали должное, впереди у него еще административное взыскание, и выгонять его, как напрокудившего пса, не решались. У одних не хватало мужества, у других - жестокости, третьи раздумывали о том, как сами чувствовали бы себя, если бы случилось такое.
Кристич посмотрел на Диму Ивановского, посмотрел требовательно: помоги, мол. Тот только бровью повел как-то неопределенно. Не хотелось ему выступать против Приданцева, боялся, что заподозрят в личной неприязни, в зависти, по выполнению нормы Приданцев шел одним из первых и всегда опережал Ивановского.
Разрядить обстановку решил Калабин.
- Пусть остается. Он нашими делами не болел, нашей жизнью не жил - все больше козла забивал да на огороде копался. Так пусть хоть напоследок узнает, чем его товарищи дышат, какие дела вершат.
Приданцев почувствовал, что разговор идет на полном серьезе. Злость закипела в нем. Захотелось выругаться, да так, чтобы тошно всем стало. Но снова остановил себя: не хотел сжигать за собой мосты.
