Приснись - Юлия Александровна Лавряшина
Но радостная лихорадка не отпускала. Закрыв окно от греха подальше, я упал на диван и уставился в потолок, где показывали цветные картинки. Вот Сашка… Не Котиков — Оленин! Никаких Котиковых больше не будет в моей квартире. Так вот, Сашка сидит на полу со своим конструктором, а я… Я рядом с ним. И тоже собираю свой звездолет или еще какую-нибудь хрень. В его возрасте я ведь тоже обожал конструировать, при этом придумывая истории, в которых задействованы мои модели.
На следующей картинке Сашка за рулем моей машины. Мы в чистом поле, как три богатыря (третий — черный «мерин»). И мой мальчик, выпятив губешки, пытается дотянуться до педали газа. А я подбадриваю, любуясь его профилем, и этот восторг перед ним — самое чистое и невинное чувство изо всего, что довелось мне испытать.
А вот мы читаем по очереди… Блин, что же я читал в его возрасте? «Тома Сойера»? Почему бы и нет? Я и сейчас не прочь с головой уйти в прозу старины Марка Твена, помалевать на заборе, окунуться в Миссисипи… Таким ушлым сорванцом, как Том, я никогда не был и потому читал историю о нем с легкой завистью.
Надо же, помню каждый карандашный рисунок в том издании! Мой батя подарил мне эту книгу, он сам был большим поклонником Марка Твена. А может, и остается…
Тут я подскочил:
— Вот черт!
Шел уже седьмой час.
Сегодня я твердо пообещал прийти к отцу на ужин. После того как я несколько раз проигнорировал Ольгин обед, было уже просто некрасиво не явиться хотя бы воскресным вечером. И я сразу сказал: «Да, конечно», когда батя в пятницу предложил заглянуть к ним. Он так откровенно обрадовался, что мне стало неловко за себя: ну что за скотина, в самом деле?!
Я метался по квартире, одеваясь и не попадая в штанины. По-хорошему надо было еще купить Ольге цветы, но сейчас народ попрется с дач, на дорогах будут дикие пробки… Не на метро же ехать!
— А почему бы и не на метро? Ты такой сноб?
Меня прошило ужасом — это был Женин голос. Я крутнулся на месте: за спиной никого не оказалось… Откуда ей взяться здесь?
— Не сходи с ума, — посоветовал я себе, еле шевеля омертвевшими губами. — Что за наваждение, блин?! Еще она будет мне диктовать, что делать…
Я поехал на метро.
Под землю я не спускался несколько лет. Оказывается, теперь можно не покупать талончик, а просто приложить к турникету банковскую карту. Даже здесь время не стоит на месте, да и схема метро стала просто неузнаваемой. Как провинциал, я припал к рамке на стене вагона, и взгляд мой совершил стремительные переезды от Лобни до Рассказовки, от Коммунарки (не дай бог!) с пересадками до Некрасовки — где это вообще?!
Я даже не знал, что возникла Большая кольцевая линия, а ее уже представили как сердце метрополитена. У чего-то механического может быть сердце?
Мое собственное, кстати, не колотилось от ужаса и отвращения: в новеньких вагонах, даже не разделенных между собой, сидели вовсе не маргиналы и гастарбайтеры. Взгляд даже выцепил несколько хорошеньких девушек, и одна из них читала! Бумажную книгу.
Мне тут же захотелось подсесть к ней и познакомиться, но в этот момент в вагон вломился дед с палкой, оттолкнул пацана, который тоже нацелился на место рядом с той девушкой. Обматерил его во всеуслышанье и плюхнулся сам. Я просто физически ощутил, как ей хочется встать, но она же, к несчастью, хорошо воспитана, боится обидеть старика…
Тут бойкий дед увидел двух молодых полицейских, стоявших в двух шагах. Сперва не заметил их, так был нацелен на свободное место. А тут у него физиономия так и вытянулась. Мне уже стало интересно, потому что дед моментом как-то притих…
И вдруг у него заорал телефон:
— Владимирский централ, ветер северный…
Я чуть не заржал в голос: спалился!
Парни в погонах, естественно, сделали на него стойку, а он засуетился, чуть телефон не выронил — так руки затряслись. Вот какого хрена, спрашивается, ставить мелодию, которая тебя выдает с головой? Понты. Только на другую компанию рассчитаны.
Воспользовавшись суетой, девушка выскользнула из вагона, а я и не обратил внимания, наблюдая за реакцией полицейских. Тень сожаления скользнула по душе, но я легко сумел убедить себя, что это к лучшему. Иначе я так и не доехал бы до отцовского дома…
«А что, если мы ежедневно упускаем десятки возможностей обрести счастье? — размышлял я, поднимаясь по эскалатору. — Кто знает, вдруг та девушка понимала бы меня с полуслова? А ее жизнь, каждая минута, стала бы интересна мне, как… Как Женина?»
Я рассердился на себя: «Да что ж мне все эта гитаристка в голову лезет?!» И на эскалатор, поднимавшийся слишком медленно! Можно было рвануть вверх, прыгая через ступеньки, но не хотелось ворваться к бате взмыленным. Боюсь, я и так пропитался запахами метро, и Ольга учует это с порога. Не поморщится, конечно, она слишком хорошо воспитана, да к тому же добра. Но когда я уберусь из их дома, не произнесет ли она озабоченно (конечно же, из лучших побуждений!):
— Что-то с Максом не так… Ты заметил? Он приехал на метро. Не продал ли он машину? Или угнали, не дай бог?
Поэтому, вручая ей розы оттенка ее рыжеватых волос, я первым делом сообщил, что оставил машину в подземном паркинге — боялся застрять в пробке.
— Ах да! — улыбнулась она. — Дачники возвращаются… Удивительные люди! И не лень им тащиться за тридевять земель в такую паршивую погоду?
— И не говори, — подхватил я, позволив ей прижать ладонь к моей спине и мягко подтолкнуть к столовой.
Мы с детства были на «ты», она сама настояла на этом, а я не противился. Видимо, Ольге хотелось создать хотя бы суррогат материнства, раз настоящее ей не светило. Мне всегда было жаль, что она так и не смогла родить своего ребенка, ведь эта женщина создана для материнства. Даже черты лица у нее мягкие, округлые, как у той актрисы (не помню, как ее зовут), что играла в старом фильме «Офицеры». Увидев такую, не остолбенеешь, зато будешь счастлив, что она есть в твоей жизни. Как мой отец…
Иногда мне хотелось припереть его к стенке и выяснить наконец, что случилось между ним и моей матерью?
