Младшая сестра Смерти - Елена Станиславская
— Ты не поняла? Все, кого сегодня нарисовала Вита, умрут. Несчастные случаи, внезапные болезни, самоубийства. Вердикты врачей будут разными, хотя настоящая причина — вот она. — Борис обводит рукой галерею, заваленную испорченными портретами. — Люди хотели вычеркнуть из жизни своих обидчиков, и они будут вычеркнуты. Раз и навсегда. Ты помогла нам устроить массовую бойню. Спасибо.
Глава 21. Выбрать: к червям или к червам
Это прикол. Жесткая шутка. Как же иначе.
Я тереблю розовую ленточку и смотрю на Бориса, ожидая, что он рассмеется и скажет что-то вроде: «Легко же тебя подловить!»
Бубновая дама, заложив руки за спину, покачивается с пятки на носок. На лице — ни намека на усмешку. Безапелляционная серьезность. Неужели…
Пол собирается укатиться у меня из-под ног, и я приваливаюсь к дверному косяку.
— Иди уже, — говорит Борис и прищуривается. — Ну или оставайся.
— Это же неправда. То, что ты сказал.
— Правда.
— Нет! — Взгляд блуждает между портретами Грифа, Бруевича и Инны. — Так не бывает: нарисовал кого-то, брызнул краской — и человек исчез!
— Ладно. Объясню. — Борис лениво почесывает шею. — Считай это бесплатным мастер-классом. Дело не в краске или холсте. Дело во мне, Вите и гостях. Люди транслируют мне эмоции, я их принимаю, совершенствую и передаю Вите, а она запечатлевает. Вся наша почтенная публика жаждала расправы над своими обидчиками. Их эмоции были ясными, чистыми, но слабыми. Я усилил их, а Вита нанесла на холст. Теперь люди получат то, чего хотели, но в чем боялись признаться.
У меня не хватает ни слов, ни дыхания, чтобы полностью выразить свою мысль. Поэтому я рублю:
— Люди. Просто. Развлекались! Они. Не. Хотели. Этого!
— Я видел их эмоции. Та девка с фотиком мечтала, чтоб ее парень сдох. Желала ему смерти.
— Но не всерьез! — Меня всю трясет.
— Запоминай, новенькая. Одна из заповедей бубен: человек должен отвечать за свои поступки, слова и мысли. Всегда. — Борис подходит ко мне. — Ну так что, ты уходишь или остаешься?
Со всех сторон на меня смотрят замазанные портреты — я еще помню лица людей под потоками краски. Шальная мысль проносится в голове. Может, если уничтожить картины… изрезать полотна… поджечь тут все…
— Остаюсь, — осипшим голосом отвечаю я.
— Нет, уходишь. — Борис хватает меня за ворот рубашки и выталкивает на лестницу.
Я чуть не скатываюсь по ступеням, но успеваю зацепиться за поручень. Повиснув на нем, поднимаю взгляд на Бориса и пытаюсь просверлить дырку у него во лбу. Чтоб он провалился, урод!
— Я всегда узнаю, что ты задумала, — говорит дама бубен. — Ты не умеешь контролировать эмоции. Так вот, иди и учись.
Меня бросает то в жар, то в холод. Нужно со всех ног бежать к трефам. Вместе мы придумаем, как спасти их и всех остальных. Черт. Боже. Сердце сейчас вырвется из груди и поскачет вниз по лестнице.
Последняя попытка. Я должна попробовать.
— Останови это. — Язык еле ворочается, и к горлу подкатывает тошнота, словно я сама выпила все шоты. — Хочешь, чтоб я стала бубной? Я стану. Вообще сделаю что угодно. Только останови это!
— Лишь король может говорить мне, что останавливать, а что запускать. А ты никто, и твои слова — пшик. — Борис разглядывает меня, как букашку, и явно прикидывает: растоптать или помиловать. — Да, и не думай, что ты уходишь отсюда беленькой и пушистенькой. Ты внесла свою лепту. Твои руки тоже в крови. Все твои черные эмоции, твои обида, злость и зависть побывали тут, — он бьет себя кулаком в грудь, — и помогли мне. Они подпитали меня. Если бы не ты, мы с Витой не смогли бы сделать столько портретов.
Слова обрушиваются на меня и придавливают. Растоптал, он меня растоптал. Я вжимаю голову в плечи и бегу, почти качусь вниз, не видя ступеней. Глаза плотно застилают слезы. Задыхаюсь.
Я выскакиваю наружу, и в лицо прилетает пощечина ливня. Потом еще одна и еще. Они приводят меня в чувство и возвращают способность мыслить, но облегчения не приносят.
Я смотрю на свиток — не размокнет ли? — и тут замечаю кое-что удивительное. Струи дождя, вопреки законам физики, на подлете к бумаге меняют траекторию и не попадают на свиток. Ну хоть о чем-то можно не беспокоиться. Немного посомневавшись — развернуть сейчас или позже, — я сую послание Смерти под рубашку. Организм и так разрывается от чувств и мыслей. От усталости — тоже. Если в свитке окажется сложное или шокирующее задание, боюсь, мой кораблик разума пойдет ко дну.
Все, хватит рассуждать, пора выбираться отсюда.
Я топаю по лужам и невольно пытаюсь вспомнить, сколько картин сегодня нарисовала Вита. Неужели к тринадцати моим жертвам придется приписать еще тридцать или сорок человек? В том числе Грифа, Инну и Бруевича…
Нет! Нельзя так думать. Я трясу головой изо всех сил, но гадкие мысли, конечно же, не вываливаются. Они пиявками присасываются к мозгу, и единственный способ избавиться от них — это все исправить и всех спасти. Или сдохнуть. Вот такие у меня план А и план Б.
Слишком темно и тихо, если не считать шелеста дождя. Я замираю и оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, куда идти. Вокруг — здания-заброшки с темными силуэтами деревьев на крышах и мертвыми окнами. Повсюду валяются шины, битые кирпичи и прочий мусор. Видимо, задумавшись, я повернула в неправильную сторону и покинула ту часть завода, где еще теплится жизнь. Разворачиваюсь и, поднимая брызги, бегу обратно. Натыкаюсь на черный каркас машины — непонятно, сгорела она или сгнила. Задеваю ногой какой-то штырь — рву штанину и кожу. Спину дерет холод, но не из-за дождя и ветра — от страха. Мне кажется, что кто-то следует за мной по пятам. Присматривается, принюхивается. Почему бы тут не водиться тварям, похожим на Лимо? Место вполне подходящее. Резко оборачиваюсь — никого. А может, тварь перемещается слишком быстро и уже стоит у меня за спиной? Зыркаю через плечо — пусто. Это напоминает манию преследования.
М-да, сейчас я намного ближе к плану Б, чем к А.
Не придумав ничего лучше, я продолжаю метаться между зданиями. С каждым новым поворотом (и взглядом назад: нет ли кого за спиной?) внутри разбухает отчаяние. Я все дальше ухожу в глубину запустения. Туда, где нет ни пол-ложечки очарования. Только тугая, сырая тьма, ранящая штырями и пугающая чем-то незримым.
Подняв лицо к ночному небу, затянутому тучами, я шепчу: «Сатир, найди меня! Пожалуйста, услышь! Я тут!» Небо отвечает молнией и
