Домик окнами в сад. Повести и рассказы - Андрей Александрович Коннов
Ровно через неделю он оказался в городской больнице с множественными ножевыми ранениями, первое из которых было точно под сердце, в левый сердечный желудочек. Произошло всё так внезапно, что он даже сам не осознал до конца, что, собственно, случилось. Вечером он возвращался к себе домой, какой-то пьяный и разъярённый тип бил девушку, бил с наслаждением, что-то приговаривая и скалясь. Он заступился, и не успел даже заметить, как тот выхватил нож и всадил ему лезвие, прямо под левый сосок, по самую рукоятку. И боли не было, просто стало тесно в груди, дыхание сделалось хриплым, но на ногах он устоял… Потом упал, мир вокруг сузился и перевернулся. Дальше уже не было ничего… Очнулся в машине «Скорой помощи», лежащим на спине и тупо разглядывающим окровавленные носки своих ботинок. Никакой боли, прострация и непреодолимое желание спать…
Потом лежал на топчане в больничном приёмном покое, то проваливаясь в темноту, то вновь обретая сознание, но неясное, а сумеречное, искажённое, ватное. Сквозь эту вату он общался с милиционерами, приехавшими его опрашивать раньше, чем подошли к нему медики. С их помощью медики и водрузили его на каталку, и куда-то повезли. Затем велели встать и пройти в кабинку – сделать рентгеновский снимок. Однако, встать сил не находилось, и молодой врач, у которого лицо казалось размытым, удалось разглядеть только бородку, убеждал:
– Это необходимо! Соберитесь, пожалуйста… Мы должны видеть, какие органы у вас повреждены.
– Я попробую, – в ответ прохрипел с трудом он, встал, мотаясь из стороны в сторону с каталки, словно пьяный в стельку, сфокусировал глаза на входе в кабинку и, сделав неуверенный шаг, прижался грудью и животом к чему-то гладкому и холодному. Потом опять наступил мрак, последнее, что он увидел – была кровь на его трусах, и он с удивлением подумал: «Откуда?»
… И, вдруг, он опять очутился на своём излюбленном кладбище. И опять было пасмурно, промозгло. А он шёл босиком, в подвёрнутых джинсах, в одной белой футболке по рыхлому, талому снегу – от кладбищенской церкви, по центральной алле, к памятнику солдатам, погибшим при освобождении города от немцев во время Отечественной войны. Вернее, не шёл, а, как бы, отрешённо и неторопливо плыл в воздухе, не касаясь босыми ступнями снега, не ощущая мартовской промозглой зябкости, ничего не слыша, без единой мысли, нисколько не удивляясь тому, что происходит. И вот, он оказался у подножия высокого обелиска, легко вспорхнул на постамент, повернулся к кладбищенской церкви лицом, плавно, легко взмахнул руками, точно крыльями, и взлетел… Непонятная, упругая сила вознесла его вверх, к самым тучам, и протащила сквозь их плотный слой. Ярко, празднично вдруг засветило радостное солнце. Он оказался на широкой поляне, ненатурально ультра-зелёной, яркой, на краю дороги из песка бледно-апельсинового цвета. Справа, за поляной, густо синела неторопливая, неширокая река, на небесах, ультрамариновых, ясных до ломоты в глазах – ни облачка. Неизъяснимая сила повлекла его по дороге, непонятно куда. А вокруг – тишина абсолютная, неземная и покой, и тепло: ласковое, обволакивающее. Дышалось легко, на душе – радостная безмятежность. Дорога совершила сильно закруглённый поворот и, метрах в ста перед собой, он увидел длинный светло-серый шлагбаум, выкрашенный в красную полоску. За шлагбаумом небольшой кучкой стояли солдаты в форме времён Первой мировой войны. Опрятные, чистые, они улыбались ласково, лучезарно и приветливо. И призывно махали ему руками. А кругом – ни звука, ни дуновения ветерка, и мягкое тепло… И ему так сильно захотелось к ним за шлагбаум, что он попытался ускорить своё движение, но внезапно откуда-то возникли две огромные кудлатые собаки бело-коричневой окраски. Они встали на задние лапы, мягко упёрлись ему в грудь передними, повалили в траву и стали осторожно облизывать его лицо и грудь…
Вдруг какой-то лёгкий толчок, даже не толчок, а непонятно откуда появившийся импульс заставил его открыть глаза. Он лежал в полутёмном помещении, или ему показалось, что в полутёмном, лишь синие тусклые неоновые лампы едва мерцали. Лежал на спине, крепко привязанный за руки и ноги, а полная женщина в белом халате и хирургической маске, осторожно брила ему волосы на груди. Откуда-то послышалось, словно объявление на вокзале, чёткое: «Пульс нитевидный… Давление 60 на 40, продолжает падать… Сердечные ритмы прослушиваются слабо…» Он равнодушно всё это выслушал, с трудом повернул голову направо, даже не повернул, а просто повёл глазами. Коренастый мужчина в марлевой повязке по самые глаза, внимательно смотрел на него. Он узнал мужчину. Это был заведующий хирургическим отделением больницы, который два года назад вырезал ему аппендицит.
– А, Михалыч, – прошептал он, усмехнувшись одним уголком рта, – вот и опять свиделись…
– Не разговаривай, – ответил доктор, и, обратившись к медсестре, коротко скомандовал, – быстро дайте ему…
Что надо было дать – он уже не расслышал. Темень густыми чернилами разлилась вокруг. Он ощутил себя под самым потолком операционной. Глянув мельком вниз, с интересом понаблюдал, как возятся над раскромсанным неподвижным телом люди в белых халатах. Напряжение, с которым они это делали, даже чувствовалось на их затылках. Потом он взглянул в окно, легко, через двойные стёкла, вырвался на улицу, и устремился в фиолетово-чёрную бездну звёздного неба, поднимаясь всё выше, выше, не чувствуя ни ночного холода, ни тревоги, ни печали. Совершив плавный круг над родным городом, полюбовавшись с недосягаемой высоты его огоньками в последний раз, он отправился в манящую неизвестность, без печали и огорчений. Навсегда.
7-10 Марта 2018г. Москва.
О ФУТБОЛЕ В 60 – Х ГОДАХ.
Посвящаю светлой памяти моего отца
А.П. Коннова.
1.
Пятилетний Юра в своей жизни гордился двумя обстоятельствами. Главное: он был назван в честь первого космонавта планеты Земля, потому что родился в год его полёта. И второстепенное – его отец был известным в городе футболистом. Когда они гуляли вдвоём и отца узнавал, чуть ли
