снарк снарк: Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
Хазин, кажется, тоже подпевал, я видел, как открывается у него рот.
Я петь не хотел, решил все-таки перекусить, подцепил вилкой кусок, перетянул на тарелку, но съесть не успел — чертов Шмуля очнулся и грохнул по столу кулаком, моя тарелка подпрыгнула, мясо упало в мох. Шмуля издевательски рассмеялся.
— Шмуля подкинул мне свинцового клопа, — сообщил Хазин. — Редкая сволочь!
— Что вы говорите! — сочувственно покачал головой Светлов.
Песня Большака оборвалась, секунду держалась тишина, потом все захлопали.
— Воркутин! — громко позвал Шмуля. — Ты дерьмо!
Паша Воркутэн за соседним столиком отвернулся.
Я дотянулся до кувшина, налил в стакан. Оказался морс. Я выпил морса.
Я чувствовал глупое раздражение и усталость, в голове неприятно скручивались спирали, на переносицу давило, веки тяжелели.
— Паша! — еще громче сказал Шмуля. — Ты… Ты дерьмо морана!
После этого я уснул, а проснулся оттого, что кто-то нагло держался за мои уши.
Я открыл глаза и увидел, что это Зинаида Захаровна, она стояла передо мной и действительно держалась за уши, мои.
— Виктор! — воспаленно шептала Зинаида Захаровна. — Вам лучше увести Романа, он очень сильно устал! Проводите его до машины, а потом возвращайтесь, он вряд ли больше спляшет.
Я перевел взгляд на Шмулю и согласился с Зинаидой Захаровной, не спляшет.
— Я спляшу, — заверил Шмуля. — Это моя работа…
Зинаида Захаровна вежливо хихикнула. Вокруг затихало застолье, за столами курили и звенели посудой, смеялись негромко; Большуха печально побрякивала в бубен, Хазин курил, Светлов сидел, сложив руки на груди, в стороне что-то жужжало, Большак лирично пилил на гармошке, вечер переходил в ночь.
— А «Когда мы были на войне» можете спеть?! — попросил Хазин.
— Песни советских композиторов не исполняем, — ответил Большак сварливо.
— Ну и гад…
— Да он всегда такой, — согласился Шмуля, не открывая глаза.
Я просыпался. Уши горели, эта Зинаида Захаровна, похоже, хорошо их натерла. Тепло.
— Так как же насчет книги, Виктор? — спросил Светлов. — Вы думаете над этим?
— Нет. — Я потрогал уши. — Я не думаю над этим. Потом… У меня нет истории…
Светлов задумался. Он поглядывал вокруг, улыбался.
— Мне кажется, вы заблуждаетесь, Виктор, — возразил он. — Историй много. Я думаю, вы…
— Алексей Степанович! — из-за сосны выступил Механошин. — Мы хотели бы с вами посоветоваться, если вы не сильно заняты…
Светлов поморщился.
— Это буквально на две минуты! — пообещал Механошин. — Тут начальник электросетей подъехал, у него недопонимание…
— Хорошо. — Светлов поднялся из-за стола.
— Велите ему, чтобы электричества прибавил, — попросил Шмуля. — Темнеет, дайте света…
Светлов и Механошин отступили в синий сумрак. Хазин потащился за ними, не было сил его останавливать, силы заканчивались. Усталость. Я понял, что выпитое за сегодня готовилось перейти в качественную степень, я чувствовал это, сон не помог, лишь усугубил, оставалось немного, минут двадцать, и выгорит последний дофамин, и станет грусть, и я усну. Я не люблю просыпаться в чужих местах. И не хочу. Хазин, зараза, может выпить ведро, закусить шашлыком и выпить еще полведра, и ничего. Крепкое здоровье у Хазина, может погружаться на дно Марианской впадины, может в космос, станция «Мир» кружит над нами, станция «Мир» упала в океан.
Действительно, быстро темнело.
Сумрак опускался сверху, садился на сосны, растекался густо-синим, лес постепенно растворялся, в красных стволах сосен гасли янтарные капли. Надо было выбираться, я вдохнул и поднялся из-за стола. И Шмулю поднял, хотя он и стоял с трудом, опираясь на спинку пластикового стула. Вспомнить, в какой стороне находилась машина, было затруднительно, пространство изменилось, я решил двигаться наудачу, кажется, туда.
Мы пошли. Я намечал сосну и держал азимут, короткими перебежками. Скоро мы выбрались к зданию грязелечебницы, окна светились, в них глядели люди, Шмуля показывал им фиги.
— Грязелечебница имени адмирала Чичагина, — сообщил я. — Я запомню тебя.
Шмуля не стал спорить, и мы двинулись вдоль выбеленной стены. Стена светилась в темноте, а Хазин и Зинаида Захаровна стояли под сиренью, Хазин рассказывал:
— Понимаете, Зинаида, это же все описано неоднократно! Я своими глазами читал, Лаврентьевская летопись, второй извод, там так и сказано: «И навстречу ему шагал бык»!
Зинаида Захаровна смущалась.
— Бык возмутительной масти! И тогда Пересвет сказал быку: «Уходи по-хорошему, говядо», но не послушал бык.
И тогда Пересвет схватил быка за…
Хазин сжал кулак с такой выразительностью, что не оставалось сомнений, за что именно был схвачен бык. Зинаида Захаровна хихикнула.
— Оторвал под самый корень! — Хазин отшвырнул под сирень невидимые бычьи утраты.
Зинаида Захаровна расхохоталась.
— Шикарная история… — сказал Шмуля. — Я хочу ее записать… это для песни…
— Мы правильно идем, — сказал я. — Вдоль сияющей стены, туда…
После Хазина и Зинаиды Захаровны стена длилась долго, никак не могла закончиться, я предположил, что мы вышли к грязевой башне и теперь ходим вокруг нее. Шмуля предложил пойти в разные стороны и прояснить наконец этот вопрос, я бы, пожалуй, согласился, но тут мы выбрались к крыльцу.
— Куда-то все потерялось… — сказал Шмуля. — Сабля и еще…
Потом мы сидели на крыльце, Шмуля заблудился в языке и булькал невразумительную песню, а я держал его за ворот, чтобы не упал лицом в ступени.
— Ребята, вас проводить до машины? — спросила Зинаида Захаровна, она опять здесь оказалась.
— Шабля и шибболет, — ответил Роман. — И друг мой водоглаз… мы его забыли по пути… и саблю…
— Чудесно, — кивнула Зинаида Захаровна. — Машина там.
Зинаида Захаровна указала, я запомнил.
— А где все остальные? — спросил я.
Пикап Светлова исчез. Машина мэра Механошина тоже отсутствовала.
— Собираются, — сказала Зинаида Захаровна. — Уже ночь. Всем пора. Может, на автобусе поедете?
Гости смирно грузились в автобус, тихо-тихо грузились, объевшиеся и усталые; автобус напоминал кита, они словно грузились в кита, в кита не хотелось.
— Автобусы часто падают с моста, — объявил Шмуля.
— Мы сами, — сказал я. — У нас еще Хазин…
— Я разыщу его, — пообещала Зинаида Захаровна. — А ваша машина там.
Она снова указала.
Машина оказалась гораздо ближе, чем я мог представить. Мы поднялись с крыльца и через несколько шагов оказались возле «шестерки».
— Обратный путь всегда короче, — заметил Шмуля. — Об этом все знают, но пользуются редко.
Я открыл машину, сел на переднее пассажирское место, Шмуля упал на заднее.
— Ихтиандр здесь, — сказал Шмуля. — Шашка здесь. Я ее принес… или они сами как-то…
Шмуля зевнул.
И я зевнул. Спать хотелось.
— Этот скот подкинул мне в карман железного клопа, — сказал Шмуля. — Смотри!
