Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
Как я уже говорил, на самом деле я не верил ни в какую высшую силу. Не считая Пикарда.
Настала моя очередь сбросить кусок черепицы с крыши.
– Думаю, нет.
Мне стало стыдно за то, какой я неполноценный.
Сухраб ударил пятками по забору под нами и начал изучать тени, которые мы отбрасывали на землю.
– Для тебя это очень важно?
– Нет, – сказал Сухраб.
Ему не обязательно было говорить это вслух. Я и так знал, что важно.
– Прости, – шепнул я.
Сухраб мотнул головой, и еще один кусок черепицы стукнулся о землю.
– А к кому ты обращаешься? – Он закрыл глаза и сглотнул. – За утешением?
Я знал, что он думает о своем отце.
Я положил руку ему на плечо. Сначала я испытал неловкость – не понимаю, как Сухраб мог делать нечто подобное естественно, без лишних размышлений, – но уже через секунду этот жест показался мне совершенно нормальным.
– Думаю… Для этого и нужны друзья.
Сухраб поднял глаза и почти сощурился.
Почти.
Он положил руку мне на плечо, и я обнял его, так что теперь наши руки сомкнулись.
– Я рад, что мы друзья, Дариуш, – сказал он, а потом взял и взъерошил мне волосы. Мне нравилось, когда он так делает. – Я рад, что ты приехал.
– И я.
– Хотел бы я, чтобы ты остался. Но мы всегда будем дружить. Даже когда ты вернешься домой.
– Честно?
– Да.
Я сжал плечо Сухраба. Он в ответ сжал мое.
– Хорошо.
Тактическое отступление
В Навруз мы, разумеется, не смотрели «Звездный путь», это было бы попросту невозможно, но в тот день, когда Сухраб показал мне город с крыши, папа после ужина достал свой айпад.
– Я чай завариваю… Не подождете меня?
– Ты уже видел эту серию, – отозвался отец. – Ты знаешь, как нетерпелива твоя сестра.
Когда я закончил дела и присоединился к просмотру, Лале сидела, прижавшись к папе, а он обнимал ее. На экране вовсю шел первый акт серии «Верность».
Они выглядели такими счастливыми и довольными без меня.
Как я уже говорил, мне было известно, что Лале – это замена. Я это знаю с самого ее рождения. Но раньше я никогда не был против. Точно не настолько.
«Звездный путь» – это всё, что было общего у нас с папой. А теперь Лале и здесь заняла мое место.
В моей груди всколыхнулась квантовая сингулярность, вовлекая в свой горизонт событий все новую межзвездную пыль и всасывая в себя весь свет, который осмеливался приблизиться.
Я сделал глоток чая и через кухню вышел в сад.
Жасмин все еще цвел. Было очень тихо, если не считать рокота машины, которая проезжала по улице.
Мне нравилась тишина. Даже если порой она заставляла меня думать о грустном. Например, о том, станет ли по мне кто-нибудь скучать, если я умру.
Я пил чай, вдыхал аромат жасмина и думал, станет ли кому-нибудь грустно, если я, скажем, погибну в автомобильной аварии.
Это нормально.
Правда ведь?
– Дарий?
– А?
– Ты почему не стал смотреть?
– Ты же сам сказал. Я это все уже видел.
Папа вздохнул, глядя на меня.
Меня страшно бесило, когда он так вздыхал.
– Не надо так.
– Как?
– Ты ведешь себя эгоистично.
– Эгоистично?
– Твоя сестра хотела провести с тобой время. Ты весь день пробыл с Сухрабом, гулял, делал не бог весть что, а Лале была тут совсем одна.
Я почти уверен, что Бабу тоже весь день провел дома, так что едва ли Лале была «совсем одна».
– Ты обидел Лале, когда вот так умчался.
Никуда я не умчался.
Я произвел тактическое отступление.
– Вы начали смотреть без меня. Опять.
– Я не хотел, чтобы твоя сестра куда-нибудь сбежала.
– А что, было бы так уж плохо? Если бы мы посмотрели серию без нее?
– Она же твоя сестра, Дарий.
– Это всегда было нашей с тобой фишкой. Только нашей. Это было наше с тобой время. А она все портит.
– А тебе никогда не приходило в голову, что мне на самом деле нравится смотреть сериал с ней?
Стивен Келлнер никогда меня не бил. Ни разу в жизни.
Но сейчас мне показалось, что он меня ударил.
Что во мне было такого, что заставляло его так легко отбрасывать меня в сторону?
Это что, потому что я для всех такая мишень?
Я сглотнул и сделал глубокий вдох. Не хотел, чтобы голос заскрипел.
– Отлично. Тогда и смотри его с ней.
– Не надо расстраиваться, Дарий.
– Я не расстраиваюсь, понял?
Стивену Келлнеру не нравилось, когда я расстраивался.
Ему не нравилось, что у меня есть чувства.
– Дарий…
Я с трудом оторвал себя от земли.
– Я спать.
Даже когда папа перестал рассказывать мне истории, он никогда не забывал сказать, что любит меня, каждый день перед сном.
Это было важным ритуалом.
А я всегда отвечал, что тоже люблю его.
Такая у нас традиция.
Тем вечером папа не сказал мне, что любит.
И я тоже ему этого не сказал.
Башни молчания
Следующим утром мама постучалась в мою дверь задолго до азана. Мы собирались поехать к Башням Молчания.
Мне пришлось несколько минут подождать в постели, пока моя собственная Башня Молчания не пропала.
Мне пока удавалось не нарушать свой план кое-чем не заниматься в доме бабушки, но каждое утро у меня по этому поводу возникало все больше неудобств.
– Дариуш!
– Я проснулся.
Мама снова стала называть меня по-ирански.
Хотелось бы, чтобы она уже определилась.
Я стоял посреди утренней прохлады, засунув руки в карманы.
Дежавю.
Но на этот раз за рулем Чадмобиля сидел Стивен Келлнер.
Мы с Лале забрались на заднее сиденье. Бабу сел посередине рядом с Маму. Губы его были плотно сомкнуты и образовывали ровную линию. Папа пытался поймать мой взгляд в зеркало заднего вида, но я избегал его глаз.
У Лале сон как рукой сняло. Она была бодра и очень зла. Глаза припухли, голос подхриповат.
– Я не хочу туда ехать.
– Все равно поедешь, – сказала мама с пассажирского сиденья. – Как и все мы.
Спор обещал продлиться долго.
Лале застонала и ткнулась лицом мне в бок.
Это напомнило мне времена, когда она была маленькой – правда, совсем малышкой – и я брал ее на себя, когда маме и папе нужна была передышка. Даже если сестренка была вся взвинчена, в конечном счете она засыпала у меня на коленях, смяв лицо об мое плечо. Руки обвисали, изо рта
