Владислав Титов - Всем смертям назло
Почему выбор пал именно на вашу повесть?
Я ее прочитал сразу, как только она вышла в журнале "Юность". После окончания средней школы я работал два года плотником, и однажды случилось несчастье. Машина (банциг) лишила меня трех пальцев левой руки. Это ни в какое сравнение с вашим несчастьем не идет, конечно. Но то, что я пережил тогда, в какой-то мере похоже на ваш случай. Поэтому прочитал повесть "на един дых" и, когда пришлось выбирать произведение для дипломной работы, не очень-то колебался.
Есть и другое, чисто литературное соображение. В последние годы определенно приобретает качества настоящей современной литературы так называемая документальная проза. Я убежден, что современный читатель ищет именно такую литературу. Потому что жизнь — самый великий художник и в ней есть достаточно художественно целостных моментов; писатель должен их обнаружить (это совсем нелегко), отделить ненужное и написать точно и эмоционально.
Надеюсь, вам будет нетрудно ответить на мои вопросы относительно конкретных целей дипломной работы.
1. Некоторые подробности, касающиеся рождения повести (так называемая творческая биография), хотя ее история — сама повесть.
2. Ваши теперешние рассуждения о документальной прозе.
3. Что вы думаете о мемуарной литературе и есть ли в вашей повести элементы мемуаристики?
4. Кроме повести, есть ли другие произведения?
5. Будет ли напечатана повесть отдельной книгой, где и когда?
6. Сообщите, пожалуйста, номера газет и журналов, где опубликованы материалы, касающиеся вашей биографии и творчества.
7. Какой интерес пробудила повесть за рубежом?
8. Над чем работаете сегодня? Если можно, пришлите мне свои рассказы, они будут интересны для болгарского читателя, я могу перевести их для радио или для нашей газеты. Возможно, вы еще не знаете, но в шахтерском городе Перник, что близ Софии, местная газета перепечатала вашу повесть целиком и провела среди шахтеров грандиозную читательскую конференцию.
После защиты дипломной работы я предложу молодежному журналу "Пуле" отрывки из моих принципиальных рассуждений.
Счастья, успехов, твердости желаю вам и вашей супруге Рите.
Болгария, София, Илия Пехливанов".
"Дорогой друг!
Ваша повесть вошла в мое сердце и тронула меня до глубины души. Вы и ваша жена — настоящие герои. Я преисполнена глубокого уважения и удивления по отношению к вам.
…У меня тоже немало различных семейных хлопот, и я не раз уже теряла веру в себя, но, прочитав повесть, верю, что все человек может превозмочь.
Пишите и дальше, у вас это должно очень получиться. На нашем предприятии все читают эту повесть и говорят о вас и о советских людях как о мужественных и стойких борцах…
Примите мой сердечный привет и заверения в том, что в Польше у вас есть настоящие друзья, восхищающиеся вами и глубоко уважающие вас.
Польша, Забже. Янина Мажгц".
Я и сейчас не могу вспомнить, как вошел в кабинет, поздоровался и, кажется, без приглашения сел на диван. В груди отчаянно билось сердце, на лбу выступил пот. Он встал из-за стола и подошел ко мне.
— Так вот ты какой!
Рядом со мной стоял сам Полевой. Живой, настоящий писатель, автор "Повести о настоящем человеке", которую когда-то я взахлеб, не отрываясь, прочитал и бредил стать летчиком. "Боже мой, не сон ли такой счастливый приключился со мной?"
Полевой. Позвольте мне называть вас Славой? Так вот, не так уж часто бывает, чтобы большой журнал в двух номерах, один за другим печатал начинающего автора. Еще не весь тираж первого номера развезен по стране, а мы общими усилиями расчистили место для вашего рассказа "Раненый чибис". Рассказ нам кажется отменным. Есть у вас, Слава, божий дар. Его надо беречь и умножать. Нас очень радуют ваши успехи. И все же хочу предупредить: не обращайте внимания на шумиху! Она, видимо, будет. Уже поднимается. Ну а вы старайтесь не замечать ее. К сожалению, мне не довелось быть знакомым с Николаем Островским. Но я давно и хорошо знаю Маресьева. Сколько лет вокруг его имени стоит шум-гам, а он скромно делает свое большое дело. К тому же в зимнее время непременно два часа в день катается на коньках, а летом на велосипеде. Очень легко было поддаться соблазну, но Маресьев остается таким, каким был. Кстати, у нас в городе Калинине — я ведь тверяк! — на сей счет говорили так: чем больше чести, тем меньше слов.
— Мне очень часто приходилось бывать в Калинине. Полевой. А где учился?
— Учился в горном техникуме, на каникулах работал в шахте.
Полевой. А как же все-таки родилась мысль заняться литературным трудом?
— Сложно и долго все происходило. Не в один день, как говорится. Много читал. Но чтение хоть и великое дело, но занятие все же пассивное. Надо было самому что-то делать. Самому! Человек, наверное, только тогда чувствует себя человеком, а тем более человеком счастливым, когда знает, что он кому-то нужен, приносит пользу, а не цветком-одуванчиком идет по земле. На свете нет ничего ужаснее, чем сознание собственной ненужности. Я не знал, чем, как отблагодарить мне мою жену и всех тех замечательных людей, которые вырвали меня из лап смерти. Ну вот, вроде как заметку в газету написал…
Полевой. Наверное, раньше все-таки грешили по литературной части?
— Как вам сказать, Борис Николаевич… Кто в юности пе балуется стихами. Был такой грех и у меня. Целые поэмы строчил. Да так в девятом классе этим увлекся, что и уроки учить перестал. Естественно, отцу пришлось "власть употребить", комсомольцы от души прочихвостили, ну и… поэзию бросил, но к бумаге тянуло, писал заметки в райгазету. В армии даже военкором числился. Вот уже после несчастья критикой занимался. А потом подумал; "Чем других критиковать, не лучше ли самому попробовать писать".
Полевой. Как писалась повесть?.
— Трудно. Порой было трудней, чем на операционном столе. Все заново пришлось пережить. Иной раз Рита проснется, а я без сознания на полу. Да ничего, все позади. Единственное чувство вело меня: рассказать всем, что безвыходных положений нет, что человек всегда должен оставаться человеком. Рассказать непременно вслух и всем. Потому что верил — боль наша должна другим помочь пересилить свою. Когда даже плохому человеку говоришь о трудном без прикрас, то и этот человек нередко испытывает потребность стать чище, лучше.
Трудно было напечатать повесть. Кочевала она очень долго по журналам и издательствам непризнанной, пока вот не попала к вам. Было много советчиков. Требовали переписать, переделать, сократить, расширить и т. п. Не мог я делать того, чего не понимаю. В этом меня поддержал наш ворошиловградский писатель Тарас Михайлович Рыбас. Между прочим, именно он посоветовал мне отправить рукопись вам.
Полевой. Многие из нас прожили большую жизнь в литературе, поседели на этом деле. Но и нам до сих пор приходится слышать нелепые советы о том, что и где в новой рукописи надлежит расширить, а где сократить… Так что ваше отношение к подобного рода "литсоветчикам" можно только одобрить. Но при этом, позвольте откровенно заметить, Слава, вам еще предстоит стать писателем. Это значит, что вас ждут годы упорной учебы. Если двинуться по легким дорожкам — далеко не уйти. Иной раз в литературе бывает так: истратил человек впечатления своей юности — написал один, другой хороший рассказ — и точка. Потом надолго умолкает. Выписался, выходит, нечего больше сказать. Существует и другая опасность: налетит на вас куча теле-, киносценировщиков. Среди них немало ухарей и лихачей. Они быстренько растаскивают книгу по телепередачам и сценам. Я не хотел бы изрекать сентенции или давать советы. Но об одном должен вам напомнить: писатель всегда должен абсолютно все писать сам. Только! Люди, оставляющие свои автографы на чужих сочинениях, никакого отношения к литературе не имеют. Никогда не позволяйте кому-либо писать за себя, гоните таких литмолодцов в три шеи, с самого начала строго относитесь к своему литературному долгу. А что сейчас пишете?
— На этот раз сельскую повесть. Трудно она идет, но написать я должен. Пишу о местах, где вырос, куда меня постоянно влечет. В чистом поле зеленом от травы или белом от снега — я чувствую себя совсем своим человеком.
Полевой. Вы часто бываете в селе?
— Каждый год, обычно летом. Новая повесть ничего общего с моей биографией не имеет. Только места присутствуют.
Полевой. То, что вы так тщательно исследуете материал и с такой серьезностью обдумываете новую книгу, радует нас. Что бы там ни говорили о писательской фантазии, но литератору надлежит видеть контуры и внутреннее развитие своего повествования еще до того, как сел за стол.
— Иногда мне говорят с укором: "Ты, Титов, шахтером был, техникум горняцкий закончил, а шахтерскую жизнь молчком обходишь". Писать о том, что делал вчера или делаешь сегодня, трудно. Мне кажется, что от каждого события надо отойти, посмотреть на него со стороны и потом уже объективно исследовать…
