Желчный Ангел - Катя Качур
– Старая седая животина, – потрепала его по загривку Кацман, – среди вас двоих одна имеющая мозги! Назначаю тебя главным в нашем семействе.
– В нашем семействе… – не утирая слез, повторил Адам. – Ты сказала, в нашем семействе…
– Мало ли что я сказала, – огрызнулась Дина. – Ты уже пригласишь меня к себе домой?
– У меня нет ключей, – засмущался старик, показывая пустые ладони. – Я оставил квартиру хорошей знакомой и попросил ее продать.
– В смысле – продать? Ты что, не собирался возвращаться?
– Нет.
– Ты уезжал в Тибет умирать? Без меня?..
Моня уткнулся головой в стену, сгорая от стыда и любопытства. Он никогда не видел хозяина таким беззащитным. Маленькое собачье сердце второй раз за день бешено колотилось, переполняясь чувствами, которые невозможно было вместить в дряхлом теле.
– Ты ржавый пень, у тебя старческие веснушки на руках…
– А у тебя новая шапочка и новое пальто…
– А ты хотел, чтобы я сорок лет ходила в прежнем?..
Сквозь чушь пустых, второстепенных слов Моня слышал главное. Эти двое безгранично любили друг друга. Они полжизни провели порознь и теперь, слившись в единое целое на лестничной клетке, пытались наверстать секунды, часы, недели, годы, проведенные в гордыне и мыслях о прошлом.
Пес, накатив на рыже-седую шерсть крупную слезу, лег на холодную плитку и зарыл голову в лапы. Он был голоден, утомлен и счастлив. На дне когда-то полной чаши жизни оставались считаные капли. Но эти капли по замыслу песьего бога оказались самыми сладкими…
Глава 29
Он – зеркало
Из санатория Греков вернулся тихим и приниженным, будто его не выпускали из смирительной рубашки и через день пытали электрическим током. Он больше не пил, чему радовалась Мира, но был абсолютно ко всему равнодушным. Стал бледным, амебным, словно кровь в его капиллярах заменили на диетический кисель, скользкий, вязкий, замедляющий жизненные процессы. Страдал от бессонницы, не интересовался новостями, днями лежал на диване, уткнувшись в ковер, без единой мысли.
– У тебя депрессия, – говорила Мира, – может, сходишь к Марго на сеанс?
– А что, кроме Марго, в этом мире больше не к кому сходить? – язвительно отвечал Сергей Петрович.
– Давай запишу тебя к другому специалисту.
– Запиши себя, Мира, и отвали от меня насовсем. А если хочешь помочь, купи кошке корма, а вороне – мяса.
– Тебя хотел видеть Вадим, Маргошин муж, – не унималась Тхор.
– Это его проблемы.
– Я дала ему твой телефон. Он должен позвонить.
– Плевать. Я не отвечу. – Греков отворачивался к стене и закатывал глаза. – Дверь за собой закрой. А впрочем, пофиг, можешь не закрывать…
Так шли месяцы. Греков перестал стричься и бриться, отпустив засаленные дьяконские волосы и лопатообразную бороду.
Жюли смотрела на него осуждающе. Квакила косила черносмородиновый глаз и брезгливо отскакивала на дальний край перил. Мира приносила разносолы, часто готовила сама, но спустя неделю находила в холодильнике свои же кастрюли нетронутыми. Марго, с которой она делилась состоянием здоровья Грекова, только пожимала плечами.
– Ты мечешь бисер перед огромной опустившейся свиньей. Пока он сам не согласится на психотерапию, ничего не изменишь. Насильно вылечиться невозможно, – говорила она.
– Маргоша, его надо спасать. Погибает большая личность. Гений, – твердила Мира.
– Прекрати! – бесилась Маргарита. – Кто гений? Обычный серый человек. Ничем не примечательный. Невыросший мальчик, недосформированный мужчина. И в этом, Мира, есть огромная твоя вина. Вот мой муж, например, сильный, волевой, надежный, преданный. Спасает жизни людей. А твой Греков – он вообще что? Он какой?
– Он – зеркало! – пафосно ответила Тхор. – Знаешь, что это такое? Одни играют малюсенькую, строго отведенную роль в этом мире, а писатель отражает его целиком. Отражает, преломляет, препарирует, разжевывает истины. Этого мало? Ты даже его не читала!
– Я тебя умоляю, – усмехнулась Марго. – Он отражает лишь то, что способен уместить в своей невеликой башке. И восхищения достойны не его способности, а их интерпретация тобой лично.
И тем не менее Мире удалось уговорить подругу зайти к Грекову домой. Писатель, не прикрытый пледом, лежал на диване лицом к стене, в ногах у него клубком свернулась белая кошка. Ноябрьский ветер распахнул настежь окно и выморозил комнату. Голые ступни и лодыжки Сергея Петровича посинели, кисти рук приобрели фиолетовый оттенок.
– Серый, ну окно-то можно было закрыть! – возмутилась Мира. – Посмотри, кого я к тебе привела!
– Идите на хрен, – пробубнил Греков.
– Отвечает, уже хорошо. – Марго деловито прошла в комнату и пододвинула стул к дивану. – Избушка-избушка, повернись ко мне передом.
Звук Маргошиного голоса подействовал как красная тряпка на быка. Писатель вскочил и уселся на диване, подложив одну ногу под другую и растирая замороженную ступню.
– Что ты тут делаешь? – проблеял он, приглаживая клокастую бороду с редкой сединой.
– Мамочки мои! – воскликнула Марго. – Салтыков-Щедрин. Собственной персоной. Как живой.
– Я знала, что он восстанет из мертвых, – удовлетворенно хмыкнула Мира, закрывая и зашторивая окно. – Ты для него – особый триггер.
– Какого фига ты мне не ничего не сказала? – вскинулся Греков на Тхор.
– Ухожу, ухожу, – успокоила Мира, пробираясь к входной двери. – Оставляю вас наедине. Надеюсь, не подеретесь. Если что – звоните, пишите. Мать Тереза на связи.
Мира хлопнула дверью и провернула пару раз ключ в замке. В комнате воцарилась неловкая тишина.
– Буду краткой, – наконец прервала ее Марго. – Очевидно, ты потерял себя, свою личность. Это часто встречается у мужчин твоего возраста. На терапию ты не согласен. Видимо, считаешь, что тебя никто не сможет удивить. Тогда вот тебе вызов: удиви меня. Простую русскую бабу. Сделай что-нибудь выдающее. Мира уверяет, ты весьма неординарен.
– Она преувеличивает, – отозвался Греков.
– Не сомневаюсь.
– Максимум, что я могу сделать, – сводить тебя куда-нибудь. – Писатель потер виски. – Мой приятель, из бывших алкашей, кларнетист. Давно приглашал на концерт. Его оркестр играет джаз. В каком-то камерном зале.
– ДК «Челюскинец»? – съязвила Марго.
– Типа того, – спокойно ответил Сергей Петрович.
– Ну что ж, с чего-то надо начинать, – подумав, согласилась Маргарита. – Только с бомжом я никуда не пойду. К выходу будь добр снять с себя лишнюю растительность, и желательно не топором, а где-нибудь в салоне. И да: костюм, рубашка, духи, маникюр. Соответственно приглашенной даме.
– Боюсь, это невыполнимая задача, – сказал Греков, накручивая на палец фрагмент бороды и рассматривая по-детски обгрызенный ноготь.
* * *
Спустя неделю они встретились во дворе. Сергей Петрович заказал такси и усадил Маргариту в удобный китайский внедорожник. Путь лежал в Измайлово. Джаз-бэнд снимал камерный зал в одном из бывших кинотеатров.
По дороге молчали, хотя сидели рядом на задних креслах. Марго изредка бросала взгляд на левую щеку Грекова, выбритую до синевы. С момента залихватского турнира с Вадимом черты лица писателя заострились, мышцы потеряли тонус, о чем говорил провисший рукав пиджака.
– Как твои успехи в планке? – спросила Маргарита.
– Никак, – ответил Греков, поморщившись от неприятных воспоминаний. – Я бросил.
Таксист, рязанский голубоглазый богатырь, поглядывал на парочку в зеркало заднего вида. Напряженное молчание давило ему на лопатки, и он попытался развлечь компанию.
– Супруги? – спросил здоровяк, подмигнув.
– Боже упаси! – воскликнула Маргарита. – Одноклассники.
– Я тоже недавно одноклассницу встретил. Не узнал сначала. Ночь была. Вызвала такси. Села, как и вы, на заднее сиденье. Я глянул – вроде Наташка. Бойкая такая, в школе меня портфелем по башке била. Я снова зырк на нее в зеркало, зырк опять, зырк в другой раз. Она подумала, что я маньяк, и как шарахнет меня сумкой по голове. Тут уж я не сомневался: Наташка!
– И что было дальше? – поинтересовалась Марго.
– Теперь у нас двое детей, – гордо сказал таксист.
– Браво! – похлопала Маргарита. – Прекрасная история! Да, Греков? – подтолкнула она его локтем. – Ты, как писатель, собираешь истории?
– Уже нет, – буркнул Сергей Петрович.
Машина остановилась возле неказистого здания со стеклянной дверью. На ней висел белый лист с надписью маркером: «На концерт вход с заднего подъезда».
– Не Карнеги-холл, – констатировал Греков.
– Вижу, – подтвердила Маргарита.
До заднего подъезда пришлось идти по лужам. Марго поскользнулась каблучком на грязи и, чертыхаясь,
