Бывший лучший друг - Элена Макнамара
Поднимаю файл с пола, машинально перечитываю первые строчки.
— Ты ведь это не подпишешь, — Милла не спрашивает, а утверждает.
— А у меня что, выбор есть? — бросаю через плечо.
— Конечно, есть. Подписать или не подписать! — будто с сарказмом отвечает. Но я проглатываю этот сарказм.
Вдох — выдох.
Я не должен вымещать злобу на ней. Милла тут не при чём, я сам мудак.
— Послушай, — стараюсь говорить спокойно, — я буду заниматься боями, — Милла что-то хочет сказать, но я быстро приближаюсь, выставляю вперёд руку и жестом показываю, что ещё не закончил. От этого неожиданного жеста Милла вздрагивает. Она что, боится меня? Меня?
— Я пугаю тебя, да? — говорю тихо, будто боюсь ещё больше её напугать.
— Нет… нет, — неправдоподобно. — Продолжай.
Вдох-выдох.
— Я буду драться в клетке, — говорю напористо, не сводя взгляда с её широко открытых и немного напуганных глаз. — Ты просто должна это принять.
— Паш, пожалуйста, — с мольбой, — поговорим дома. Поехали домой.
— Нет, давай поговорим сейчас, — меня уже несёт. — Почему ты просто не можешь принять мой выбор?
— Паш, есть куча других клубов. Нужно начать всё сначала…
— Почему ты просто не можешь принять мой чёртов выбор? — говорю громче, чем требуется, и Милла морщится от моего грозного тона.
Хочу извиниться, но она вдруг отвечает на мой вопрос:
— Тебе там не место. Я никогда не приму твой выбор.
— Бл*дь, почему? — резко отворачиваюсь от девушки, мечусь в узком пространстве, и первое, что попадает под ногу, — несчастная лавка. Пинаю её несколько раз, но это не приносит облегчения. Документы в моей руке мешают, и я отбрасываю их в сторону. С разворота бью по железным ящикам для хранения одежды.
— Паш!
— Что? — должно быть, смотрю на неё глазами затравленного зверя. — Что?
— Ты меня пугаешь, — её губы дрожат, и мне так стыдно. Я всегда всё делаю не так…
— Ты можешь просто оставить меня одного? — в данный момент только этого и хочу. Один. Я хочу быть один. Чтобы не причинить никому боль.
— Паш, пожалуйста…
— Иди, Милл.
Вдох-выдох.
— Пожалуйста, уходи.
Она не шевелится, взгляд паникующий. Отворачиваюсь, не хочу произносить свою просьбу ещё раз. Через пару секунд слышу её глубокий вздох, а потом удаляющиеся шаги и громкий хлопок дверью.
Она ушла.
Разворачиваюсь, смотрю на закрытую дверь. И вот я один. Что дальше?
Решаю, что сейчас немного успокоюсь, а когда вернусь домой, кинусь в ноги к Милле и буду вымаливать прощение. Чувствую ли я свою вину? Определенно! Чувствую ли я вину Миллы? Определенно! Она не поддерживает мой выбор… Но это не важно. Или важно?
Черт. Я запутался.
После долгих размышлений, душещипательных бесед с самим собой решаю, что куплю огромный букет и поеду домой, но сначала улажу вопрос с «Валхалой».
Приведя себя в относительный порядок, хоть это и сложно, учитывая масштабы синяков и ссадин на лице, покидаю Арену. На парковке почти не осталось машин, да и улица опустела.
Дорога до «Валхалы» проходит в напряжении. Контракт аккуратно лежит на соседнем кресле, и я время от времени поглядываю на ровные напечатанные строчки и свою собственную подпись в нижнем правом углу. Ощущение, что я подписал себе приговор, не покидает, но я знаю, что у меня нет выбора.
Это просто работа — успокаиваю себя.
Жесткая, жестокая, на странных условиях, но всё-таки работа.
Горько усмехаюсь, с остервенением жму на клаксон, подгоняя впередистоящий автомобиль, матерюсь на мужика в соседней машине, который слишком внимательно меня разглядывает, и тогда понимаю, что ни черта я не успокоился.
Проехав бесконечную пробку, наконец, оказываюсь возле «Валхалы» и с трудом нахожу место для парковки. Этим вечером, здесь людно. Очередной бой, очередное представление.
Идти в кабинет Степанова не имеет смысла, потому что он сейчас рядом с клеткой, наблюдает за своими ручными зверьками.
Снова горько усмехаюсь.
«Добро пожаловать, зверёк», — адресую себе. Сжимаю контракт онемевшими пальцами и решительно иду в главный зал. Константин Игнатьевич, в окружении бизнес-партнёров и своей дочери, восседает во главе большого стола, возле клетки. Все они ждут шоу, которое вот-вот начнётся. Лика замечает меня, как только переступаю порог.
— Паш! — бежит ко мне навстречу. — Что с твоим лицом?
— Нормально, — отмахиваюсь. Стараюсь её обойти, но это не про Лику. Цепкие руки девушки обвивают мою руку, и она тащит меня к столу.
Неловко переминаясь с ноги на ногу, жду, когда Степанов обратит на меня внимание. Лика что-то щебечет мне в ухо, но я ничего не слышу.
— О, а вот и наш чемпион! — восклицает Константин Игнатьевич, наконец, отвлекаясь от разговора с соседом справа. — Ой, прости, бывший чемпион, — хмыкает, — я знаю исход сегодняшнего позорного боя. Ты посмотри, как тебя уделали, — указывает пальцем на моё опухшее лицо.
Морщусь, как будто съел лимон, пока мужчина откровенно высмеивает меня.
— Садись, Павел, — великодушно предлагает большой босс. — С чем пожаловал?
Быстро сажусь на свободный стул, радуясь, что места по соседству заняты, и Лике негде сесть. Но моя радость длится не долго. Девушка, совершенно не стесняясь ни отца, ни других мужчин в костюмах, пристраивается на моём колене. Хочу её спихнуть, но очень вовремя встречаюсь с ней взглядом. Он предупреждающий. Лёгкий кивок в сторону отца. Она как будто говорит мне: " Помни условия контракта".
Чёрт. Во что я влип.
Стараясь не обращать внимания на девушку, хоть это и сложно, потому что её руки повсюду, даже на моём члене, который она сжимает через ткань брюк, протягиваю подписанные мной документы Степанову. Сначала он смотрит на них так, будто впервые видит, чем приводит меня в замешательство. Но через секунду, когда на его лице появляется надменная улыбка, понимаю, что он просто издевается и набивает себе цену.
— Что, дорогой чемпион, — игнорирует контракт и не берет его из моих рук, — у тебя больше нет выбора?
— Я подписал, — кладу документы на стол перед его носом, пропуская мимо ушей его тон.
— Я вижу, — снова хмыкает. — Но теперь не уверен, что ты мне вообще нужен.
— Папа! — Лика отвлекается от тисканья частей моего тела, — Прекрати, пожалуйста!
— Ладно, ладно, дочь, — по-доброму усмехается Степанов, — я просто немного подшучиваю над Пашкой. Ты же не обижаешься? — этот вопрос направлен мне, но он, вероятно, риторический. Кто в здравом уме будет обижаться на большого босса? Ответ
