Иисус достоин аплодисментов - Денис Леонидович Коваленко
3
…Выспавшись, поужинав, он созвонился с друзьями и, договорившись встретиться в центре у пруда, вышел из дома, сел в автобус и направился в центр.
Гена. Уверенно, сутулясь, он быстро шагал по улице. Не зная зачем, но только случилась остановка, Дима вышел из автобуса и догнал его. Что-то заставило его выскочить из автобуса и догнать Гену.
— Привет, — остановил он его.
— А-а, — он оглянулся, — здорóво. — Гена был пьян, глаза его были налиты, и вид взбалмошен.
— Куда путь держим, — очень стараясь, пошутил Дима.
— Бить морду этой сволочи, — заявил Гена, не сбавляя хода.
— Постой, что случилось-то?
— Что случилось? — воскликнул Гена. Я из-за него с Кристиной разругался! Что случилось? — передразнил он. — Он мне всю жизнь исковеркал, морда нерусская, — в крайней обиде выдал он. — Что случилось, — повторил уже тише. — До хрена чего случилось. Меня Кристина не любит.
Гена, когда сказал, что пошел жениться, не соврал, с пляжа прямиком он направился к Кристине предлагать ей, что называется, руку и сердце. Гена не просто любил Кристину, Гена был болен Кристиной. Гена не видел других женщин, он вообще будто не знал, что есть другие женщины. Еще при поступлении, только впервые увидев Кристину, еще не зная ее имени… ничего о ней не зная, он решил, что эта девушка его и навсегда. В легком сарафанчике, чуть прикрывавшем жгуче-загорелые бедра и плечи, она стояла в компании девчонок, бледненьких, сереньких, конечно, красивых, но не рядом с Кристиной, рядом с ней нельзя было быть красивой, красивой была она одна. Высокая, стройная, худенькая, уверенная, она спокойно улыбалась, когда остальные смеялись во весь рот, ей не нужно было громкое внимание, она и так была заметна, и так только на нее смотрели все парни. Красивых девушек было много, но все они росточка невысокого, как куколки, взять их так, потискать… мило, но несерьезно; с ума можно от них сойти, в страсти задохнуться, наслаждаться, умиляться, но… несерьезно. Они как фрейлины, эти маленькие красавицы, ветрены, кокетливы, желанны… хвать бы их — и в закуток… Потом оглядеться, оправиться, подмигнуть ей игриво, и, как ни в чем не бывало, дальше, на прием к королеве. Кристина не кокетничала, она была сдержана и уверенна. В легком коротеньком сарафанчике она нисколько не казалась доступной. Ее красота не притягивала, не отталкивала, ее красота держала на расстоянии, ее красота усмиряла. И вовсе Кристина не была снобливой или надменной, она была… сама собой, простой и ясной. Потому ее красота не вызывала ревности у девчонок, если только чуть-чуть, но не более. И девчонки невольно испытывали к ее красоте уважение и старались быть ближе к ее красоте, что для девчонок было не совсем привычно. Привычнее было бы опошлить эту красоту, ошлюхать и заклеймить доступностью. Парням тогда это было еще не совсем понятно, чего это девчонкам делить их. Парни готовы были их обнять и заласкать всех, без разбору, без ревности, сразу всех: красивых, потому что они красивые, некрасивых — потому что некрасивые. Главное, чтобы без лишних прелюдий, с прелюдиями потом, когда получше друг друга узнают, тогда и цветы и ухаживания, а пока все вместе, все — один курс, все только-только. За знакомство выпить, обнять, поцеловать… Пока эйфория, пока поступили, пока все вместе. Парни вон из кожи лезли, ни денег, ни слов не жалели — главное, чтоб быстро. В первую общую пьянку все уже знали, кто есть кто, все словно соревновались, кто больше глупостей понаделает (в определенном смысле, конечно), потом разбираться будут, когда эйфория пройдет, когда в себя очухаются от счастья… Кристина была вместе со всеми… Никто не рискнул, даже не попытался. И даже не потому, что Гена стерег ее, а… не такая она была, не такой ее видели. Слишком она была красива. Не знали еще, что делать с такой красотой. Возраст такой: чего бы попроще, чего бы подоступнее. Не складывались еще в юношеских головах секс и любовь, похоть и красота, доступность и величие. Любили одних и искали наслаждения с другими, теми, которые под рукой, с теми, с которыми без любви, без проблем… в закуток, потом оправиться и подмигнуть ей игриво. С любовью еще не шутили, любовь берегли… Разве можно… с той, которую любишь? Это же чувства, это же обязательства… женитьба, в конце концов… Наивные были. Все это прошло на втором курсе, у кого-то чуть раньше, у кого-то чуть позже, но прошло. Парни перестали бояться любви, перестали бояться красоты, потихонечку заземлили ее, убедившись, что и красота может принадлежать без проблем… И любовь — не обязательно свадьба; это новое понимание любви теперь нравилось… теперь даже знакомство с родителями было лишь поводом выпить. Почему раньше этого не понимали? — вспоминали весело. К слову, Сингапур первый убедил всех в этом… и еще несколько человек. И Кристина перестала быть красотой. И забыли, что совсем недавно ее красота усмиряла. Теперь она только возбуждала. А тогда к Сингапуру парни испытывали даже зависть, когда он — с Кристиной. Вот ведь смелости хватило. Удивляло, что Сингапур нисколько не козырял этим, думали, может, из-за Гены, может… жалел его. Их роман, Сингапура и Кристины, был каким-то незаметным, в институте они вели себя так, словно и не было ничего — и не были они близки. Хотя все знали, что были, еще как были. И Гена знал, но, может, поэтому и не верил. По пятам ходил за Кристиной, проходу не давал, в подъезде ночевал, раз даже под окном ее песни под гитару пел — все про любовь. Не выдержала Кристина… сжалилась; случилось — один раз, но случилось. Гена чуть от счастья не рехнулся. Но… всё. Что называется, это был не повод. И Гена растерялся. Не донимал больше Кристину, не признавался, не просил, казалось, и не замечал ее вовсе. Не мог он этого понять, не увязывалось у него — как так, как это, просто так… из жалости. За что его… вот так, за что? Может, еще и поэтому все стали думать о Кристине по-другому.
— Обычная она девчонка, — как-то признался Сингапур. — Красота — штука
