Никто не знает Сашу - Константин Потапов
Первая, ох, мой мальчик, ты был совсем-совсем мальчик, первокурсник, слишком влюблённый, чтобы увидеть. Лида обожала не тебя, а ваши расставания и схождения, свои измены и твои первые песни из-за этих измен, она расчётливо окунала в глубину вас обоих, и просила прощения, и клялась, а потом повторяла, пока ты не стал захлёбываться в своих юных стихах к ней, пока ты перепрыгнул из одной лодки в другую.
А Катенька, тихая брюнетка с лицом-лезвием была не-Лидой, насколько можно ей быть. Лида – младшая из деревенской семьи, многодетной семьи, хохочущая, стрелочки от глаз, взрослее самой себя, умная природным и женским, КВН-щица, заводила, блондинка, уверенная в своей красоте так, что любые щербинки выглядели достоинствами и все безвкусные вещи ей шли.
А Катенька – тихая брюнетка с лицом-лезвием – себя стеснялась, жила обидой, и всё пыталась воплотить подсмотренный образ. Городская, безотцовщина, дочь учительницы, залюбленная матерью, держала себя в себе, переживала, не понимала, что слабая, пока позволяет видеть слабость другим в себе, искала в тебе отца, время это река.
Помню ваши ссоры, вы ютились в твоей комнатке, ругались шёпотом, она уходила. Тихо и быстро одевалась в коридоре, а ты пыталась её удержать, синяки на запястьях. И никто из нас не выходил, пока вы были там. Мы оставляли вам тёмный коридор, отгородившись дверьми, каждый в своём уголке. Иногда у тебя получалась её задержать, а иногда она уезжала к матери. Вы ссорились часто, даже для вашего возраста – часто – мы понимали, что ничего из вас не выйдет, хотя не обсуждали вас даже за глаза. И всё же она поехала за тобой. Ох, Катенька. Я-то знала, чем всё кончится. Уж поверь мне, мой мальчик, я знала, я знала.
Разочаровавшись в одном, ты всегда плыл к другому берегу, плыл на маяк. Мой мальчик, ты же полюбил первую, Лиду, не за её ледяную красоту, а из-за тяги к семье, ведь наша распалась, как венок в реке, никогда у нас не было ужинов за круглым столом, семейных советов, вечерних бесед. И гости у нас были у каждого – свои, и двери, двери в наши комнаты были закрыты. А у Лиды наоборот – открытые двери в комнаты, тяжёлый засов на воротах, в её семью надо было ещё войти. Но тебя так и не впустили, место было занято, эти шлюзы тебе на открылись.
А Катенька, Катенька обожала всё яркое, искала себя, падала сорокой на мимолётный блеск, и ты окунулся и в это. Ссорясь, пытаясь доказать, что всё это глупое, что ей не нужно очередное платье или кино, тем более, у вас совсем не было денег, ты был с ней, чтобы полюбить этот блеск и постоянно брюзжал. Противный себе, и знал бы ты, сынок, как ты был похож на него. Да, он звучал так же, когда всё начало сыпаться, когда нас выкинуло на обочину. Он так цеплялся за обломки, хранил партбилет, ругал меня за Ельцана. А я была влюблена в новое, а потом занялась, тем, что он презирал, («спекуляция!»), ох, он переживал, удар, скрежет, вода изо всех щелей, время река.
И когда вы расстались, ты оттолкнулся – очередным зигзагом в воде – к ироничной, блистательной Ксюше. Она несла в себе советскую сутулость с горечью, что досталась ей от матери-корректора, как тебе – от отца. Но она умела быть в реке, плыть в реке. Она обожала твои песни с Института, вы были так похожи, так похожи, катамаран, плыть бы и плыть, но потом вы начали соревноваться, кто переплывёт быстрее, и быстрее была она.
Ты всю жизнь плыл к тому берегу, а быстрее была она. Ох сынок, вам бы тогда завести ребёнка, это бы связало вас, вам бы открылось что-то больше, чем гонка на ту сторону, на маяк. И вот ты стал выпивать, как твой отец, и анаша, а потом тот фильм… Что-то там случилось, и ты так и не рассказал мне ничего, всё удержал в себе, а потом уехал, связался с этой Ритой, утащила тебя, в Индию, в омут, в кошмар, всё написывает мне, говорит, что ты как-то её заблокировал, и ей надо тебе что-то передать. Я, наверное, не скажу тебе про это, вдруг она опять утащит тебя на дно реки, я больше не позволю никому подвести тебя, мой милый мальчик, вернуться бы тебе к жене. Выстроить всё заново, я так соскучилась, сынок, я так давно тебя не видела, ты даже не написал, что возвращаешься, ты выкинул нас. Будто мы тоже как-то причастны к твоему кораблекрушению, но мы всегда за тебя, всегда, даже он, и я, и Аня, скорей бы ты приехал. Скорей бы я обняла тебя, вдохнула, чтобы понять одно – ты тот же. Ты не поменялся, не сломался, не стал наркоманом, не начал пить, не потерял надежду, ты ещё плывёшь, неважно, куда – к тому берегу, назад к нам (о, как бы я этого хотела), или просто – по течению, неважно, есть ли в трюме вода, долечен ли зуб, высыпаешься ли и теряешь шапку, но плывёшь, не падаешь на дно. Я так не хочу, чтобы ты шёл на дно, возвращайся скорее, сынок, чтобы я поняла, что ты ещё жив. Что плывёшь на маяк, время река.
6. Саша Даль, запись от 22 марта (ночь)
до влгд мчал поездом. соседи – кав., пили до 1ч. пыт-сь угостить. просили гитару. отказал. приб. в 4, заснуть не вышло, ночью опять озноб, и похоже, темп. испугался, что болен. поезд встал резко, словно налетел во тьме на собственный хвост, замкнулся. пустой перрон в мелкой строчки инея. ночь, пелена, холодно, фонарь вертит платформу в руке. Ж. не встретил. куда я попал. дурной сон. пальцы на ногах будто смёрзлись в одно.
смс, от Алины.: 60 проданных б-в.
думал, попросить её написать Ж.? Мы поруг-сь с Алиной перед отъездом. А. хотела, чтоб выложил новые песни. А. всегда торопит с материалом. я хотел всё доделать. я должен доделать. недоделанные песни как больные птицы – не летят. я отказал ей. отказал жёстко. А. сказала – могу
