Нерадивый ученик - Томас Пинчон
– Говорят, что ребенка на этот раз нет, но надо думать о будущем и иметь план действий на случай, если приедут с детьми.
Трудно было понять, чего так боятся их родители. К тому же, как выяснилось, они были не только напуганы, но еще и неправильно информированы. Когда Баррингтоны приехали, на следующий день Тим, Гровер и Этьен после школы пошли к их дому – просто посмотреть, что к чему. Дом ничем не отличался от остальных в этом районе; но потом они увидели мальчика – тот стоял у фонарного столба и наблюдал за ними. Он был худощаво-высоким и темнокожим и одет в свитер, хотя на улице было тепло. Они представились и сказали, что идут на эстакаду бросать шарики с водой на машины, и предложили пойти с ними.
– А как тебя зовут? – спросил Этьен.
– Допустим, – сказал он и щелкнул пальцами, будто только что вспомнил, – меня зовут Карл. Да, Карл Баррингтон.
Оказалось, что он умеет метко швырять шарики с водой, попадая прямо в капот машины перед ветровым стеклом. После эстакады они все отправились на свалку поиграть с подшипниками и коробками передач, а потом проводили Карла домой. На следующий день он пришел в школу, и на следующий тоже. Он тихо сидел в углу за свободной партой, учителя его не вызывали, хотя в некоторых вещах он разбирался не хуже Гровера. Где-то через неделю Гровер узнал еще одно значение слова «интеграция». Оно прозвучало в программе Хантли и Бринкли{168} – единственной, которую он смотрел по телевизору.
– Это когда белые и цветные дети учатся в одной школе, – сообщил Гровер.
– Значит, у нас интеграция, – сказал Тим. – Так?
– Да. Они этого не знают, а у нас уже есть интеграция.
Потом родители Тима и Гровера и даже, как утверждал Этьен, прогрессивный доктор Ленитроп затеяли все эти телефонные звонки с ругательствами и грязными словами, за которые сами всегда отчитывали детей. Из всех родителей, похоже, только отец Этьена не участвовал в этом деле.
– Он говорит, что лучше бы люди перестали волноваться по поводу негров и начали беспокоиться по поводу автоматизации, – сообщил Этьен. – Что такое автоматизация, Грови?
– Я начинаю изучать этот предмет на следующей неделе, – сказал Гровер. – Потом расскажу.
Но не успел, потому что к этому времени они все снова вплотную занялись подготовкой к ежегодным «спартаковским маневрам». Они стали все больше времени проводить в своем логове в усадьбе короля Ёрью, разрабатывая детали заговора. Это была уже третья операция, и они понимали, что действительность неизбежно окажется бледнее, чем замысел, что нечто неподвижное и невидимое, то, к чему они не могли относиться с жестокостью и что не могли предать (хотя вряд ли это отношение можно было назвать любовью), всегда будет мешать им сделать последний и необратимый шаг – так же, как нарисованный известью план школы на поляне Фаццо помешал малышам в прошлом году. Потому что все члены совета школы и АУР, работники железной дороги и бумажной фабрики были чьими-нибудь родителями – если не на самом деле, то по крайней мере попадали под эту категорию; и в какой-то момент детская потребность в родительском тепле, защите, помощи против страшных снов, синяков и просто одиночества брала верх и вытесняла преходящее возмущение миром взрослых.
Тем не менее четверо друзей сидели в секретной комнате, где к вечеру стало холодно. Пьер шнырял по углам. Ребята договорились, что Карл исследует хронометраж выпускания воздуха из шин автомобилей на стоянке у торгового центра; Этьен постарается раздобыть необходимые детали для спроектированной Гровером гигантской натриеметательной рогатки, а Тим будет начинать все «спартаковские» тренировки с разминки, основанной на комплексе упражнений, принятых в Канадских военно-воздушных силах. Гровер выделил им необходимое количество людей, и на этом совещание закончилось. Двигаясь след в след, они проделали обратный путь через дом, полный зловещих теней, звуков и таящихся в каждом углу опасностей, выбрались наружу, где по-прежнему шел дождь, и забрались на борт «Течи».
Они доплыли до водопропускной трубы под автострадой, прошли через трубу и по краю болота вышли на поле Фаццо, чтобы еще раз проверить местность для проведения маневров. Затем отправились на участок железной дороги за станцией Фокстрот и, расположившись в ирговых кустах, ягоды с которых были съедены еще летом, принялись швырять камни на рельсы, чтобы определить, каким должен быть угол обстрела. Но поскольку было почти темно, определить что-либо было практически невозможно. Поэтому они вернулись по рельсам в Мандаборо, не доходя до вокзала, свернули к центру города и, уже чувствуя легкую усталость, добрели до кондитерской, где уселись в ряд перед стойкой и заказали четыре лимоннолаймовых газировки. «Четыре?» – переспросила продавщица. «Четыре», – подтвердил Гровер, и продавщица, как всегда, окинула их недоумевающим взглядом. Несколько минут они провели у вращающихся проволочных стендов, разглядывая комиксы, и пошли провожать Карла домой. Тем временем дождь усилился.
Не доходя до квартала, где жили Баррингтоны, они почувствовали неладное. Вынырнув из темноты со стороны дома, мимо промчались два легковых автомобиля и пикап, из которого сыпался мусор, их дворники ошалело метались по лобовым стеклам, колеса дугой вздымали воду с мокрого асфальта, и хотя ребята успели отскочить на газон, машины окатили их холодными брызгами. Тим оглянулся на Карла, но Карл ничего не сказал.
Добравшись до дома Карла, мальчики увидели, что вся лужайка перед домом засыпана мусором. Несколько секунд они, застыв на месте, смотрели на мусор, потом, словно по команде, принялись ворошить его ногами в поисках улик. Мусор толстым слоем покрывал всю лужайку точно по границам участка. Должно быть, его привезли в том пикапе. Тим обнаружил знакомые пакеты, в которых его мать обычно приносила продукты из магазина, а также кожуру больших апельсинов, которые им прислала тетя из Флориды, коробку от ананасового шербета, который Тим сам купил дня два назад, и прочие, обычно скрытые от посторонних глаз, отброшенные подробности их домашней жизни за прошедшую неделю: смятые конверты от писем, адресованных его родителям, окурки черных сигар «Ди Нобили», которые отец курил после ужина, алюминиевые банки из-под пива, смятые точно посередине слова «пиво» (отец всегда именно так их сминал и научил этому Тима), – в общем, десять квадратных футов неопровержимых улик. Гровер бродил по лужайке, разворачивал скомканные бумажки и разглядывал прочие предметы, убеждаясь, что здесь есть мусор и из его дома.
– И из дома Ленитропов, и Мостли, – сообщил Этьен, – и, наверное, еще из домов тех, кто живет поблизости.
Под навесом
